— Что ты хочешь знать?

— Ты, Зедра и та рыжая сирмянская принцесса… вы ведь были так привязаны друг к другу.

Она прикусила сухую чешуйку кожи на нижней губе.

— Да, верно. Зедра обещала отправить меня домой. А Сади всегда была добра и заботилась обо мне.

— Дочь Мурада может убедить его выступить против нас. Но если она к тебе привязана… Что ж, возможно, мы сумеем этим воспользоваться.

— И это ей как-то навредит?

— Тогда ты будешь меня презирать? Все это время она стояла у меня на пути.

Селена напряглась, а потом еле заметно покачала головой.

— Есть история об одном апостоле. Апостоле Бенте. Архангел вдохновил его на путешествие в тысячу миль через ледяные холмы. На берегу замерзшей реки он наткнулся на деревушку. И одна семья его приютила, хотя сама еле выживала, — традиции предписывали давать приют путникам. Однажды Архангел повелел Бенту перерезать горло их младшему сыну, который еще даже не начал ходить.

— Остановись, — прервала ее я со скучающим зевком. — Я знаю конец этой истории. Ребенок должен был стать тираном, верно?

Селена кивнула.

— Архангел хотел спасти страну от тирана, поэтому Бент убил дитя в колыбели. Откуда ты знаешь?

— У нас есть похожая история. Расскажи, как восприняла это семья.

— Когда Бент объяснил им божественную волю, они возрадовались. И тут же приняли веру в Архангела, став самыми пылкими его последователями.

— Ну еще бы. — Мне хотелось с отвращением покачать головой, но это было бы оскорбительно. — Значит, ты поступишь, как Бент, да? Убьешь младенца в колыбели, если я прикажу?

Селена поморщилась.

— Я…

Мой муж Пашанг и глазом бы не моргнул, убивая ребенка в колыбели, если это пойдет нам на пользу. Несомненно, даже получил бы удовольствие.

Поежившись от ужаса, я побыстрее свернула к более легкой теме:

— А что твоя вера говорит о милосердии?

— Милосердие для этосиан — это самое главное. Цессиэль, одна из Двенадцати ангелов, — это воплощение любви Архангела к человечеству. Он приказал ангелу творить милосердие на всей земле, где бы та ни ступала.

— Отец Хисти сказал, что Лат дарует милость милосердным. Его дочь даже назвала его милостью для человечества. — Я вспомнила одну из проповедей Вафика, посвященную жизни и высказываниям отца Хисти и Потомков. Они оказались не так просты, как я предполагала. Принимали трудные решения, но всегда поступали так, как считали правильным. — Но поверь мне, Селена, чтобы говорить о милосердии, нужно пролить немало крови. Не знаю, как это получалось у Тамаза. Иногда я скучаю по тем дням, когда беззаботно бродила по этому городу. Я не хотела взваливать себе на плечи такое бремя.

Она сочувственно улыбнулась. Я давно не видела ни у кого такой улыбки.

— Конечно, султанша. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить твое бремя. Взяв часть бремени на себя, я проявлю к тебе милосердие.

— Ты уже ясно дала это понять. Но в каком-то смысле от этого только хуже.

— Почему?

— Почему я не могу иметь хотя бы одного друга не благодаря золоту, страху или вере? — Я вздохнула, раздраженная собственной откровенностью. — Прости… мне не следовало жаловаться.

— Ничего страшного. Я понимаю. Я ведь принцесса. И знаю, каково это. Люди вроде нас не знают, что такое дружба.

— Ты слишком молода, чтобы быть настолько циничной.

— Как и ты.

— Это верно. И мне ужасно это не нравится.

Поколебавшись, она сказала:

— Я буду твоей подругой.

— Ты не можешь быть моей подругой. Ты связана со мной, считая, что так приказал ангел. Ты думаешь, что, служа мне, заработаешь роскошный дом в раю.

Экипаж подскочил на рытвине. Моя и без того израненная спина заныла. Я изо всех сил старалась не обращать внимания на боль, но она все равно отравляла настроение.

— Но я все-таки могу стать твоей подругой. Тебя оторвали от родного дома, как и меня. Заставили начать здесь новую жизнь, как и меня. Возможно, у меня возникли такие чувства, потому что мы похожи.

— Какие чувства?

Она сильнее прикусила губу.

— Мне просто хочется быть твоей подругой. Ты не считаешь меня равной?

— Это сложновато, когда ты пытаешься выполнить каждую мою прихоть.

— Даже если и так… — Голос Селены дрогнул. — Я все равно дочь императора Иосиаса, внучка императора Ираклиуса. Я это не забыла. Мои предки служат империи с ее основания, уже почти тысячу лет.

Меня порадовало, что у нее еще осталась гордость. Я скрестила руки на груди и улыбнулась.

— А я происхожу от Темура. Или от какого-нибудь пастуха. Когда речь заходит о крови, точно знать невозможно.

Записи о предках постоянно подделывают, потому что кровное родство слишком многое значит. И, если я хочу чего-то добиться, не следует пренебрегать теми, чье влияние основано на происхождении от великих людей.

Как только экипаж прибыл в Песчаный дворец, Селена пошла в свои покои, писать отцу. Я же тем временем навестила Вафика в небольшом кабинете рядом с тронным залом.

Ах да, Вафик. Я пока не разобралась, что он за человек. Казалось, он совершенно искренне намеревался восстановить священный Путь Потомков, но разве следует такому подлинно верующему находиться настолько близко к трону?

Уже немолодой человек, Вафик сидел на полу и что-то писал на пергаменте. Он вежливо улыбнулся мне и пригласил сесть на жесткую подушку.

— Как твоя спина, султанша?

Его голос напоминал сладкий сироп. Неудивительно, что всем так нравятся его проповеди. Услада для ушей, о чем бы он ни говорил. Он мог разглагольствовать о кожаных носках, и я внимала бы. Честно говоря, он напоминал Хизра Хаза, чей голос был нежнее перышка, но грохотал как водопад.

— Болит, — ответила я.

— Саит, один из Двенадцати Потомков, однажды сказал, что Лат навлекает боль только на тех, кого желает очистить.

— Это утешает. — Я указала на его пергамент. — Ты записываешь и другие их высказывания?

— Конечно. Я должен положить на бумагу все книги Потомков Хисти. Такова моя роль в восстановлении истины в этой земной юдоли, чтобы она не потеряла надежду получить благословение.

— В этом-то и кроется проблема. Признаюсь честно, роль пастырей этого города нам не удалась. Я только что побывала на улицах, и там царит полная сумятица. — Я беспорядочно помахала руками. — Увы, только в одном месте в этом городе поддерживается идеальный порядок.

— И в каком же?

— В этосианском соборе. Их сплотила вера. — Я изобразила, как скручиваю веревку. — Вот если бы вера в Потомков могла сделать то же самое. Но, похоже, мы только сеем раздоры.

Вафик кивнул и запустил пальцы в редкую седую бородку.

— Чистая правда. Я и сам твержу себе, что это всего лишь боль роста. Что скоро мы превратим этот город в бастион истинной веры. Но одного желания недостаточно.

— Согласна. Когда городом правил Путь святых, большинство жителей имели отношение к ордену. И поэтому им всегда было куда пойти, чему-то научиться и почувствовать себя частью братства. Теперь лишь самые пылкие верующие ходят в храмы. А надо, чтобы ходили все, иначе они направят силы на разрушение. Например, свергнут меня.

— Наш путь не настолько разрозненный. Он более централизованный. Не может быть десятков разных религиозных орденов под сенью того или иного шейха, почитающих того или иного святого. Наше учение — как дерево, божественная воля исходит только от Потомков.

— В этом этосиане похожи на нас, разве нет? У них есть епископ. Мы тоже могли бы последовать их примеру. Я говорю о том, что нужна какая-то структура. То, за что могли бы ухватиться люди в такие непростые времена.

— Боюсь, в книгах Потомков не упоминается никакая структура. Пока они были живы, не возникало вопросов, к кому обратиться.

— Но их уже нет в живых. Поэтому нам, их наследникам, следует создать что-то подобное.

Вафик потер глаза.

— Это будет нечто новое. А когда речь заходит о новшествах, следует действовать осторожно, иначе можно нарушить дух и букву нашего учения.

— Вафик… — Мой тон стал мягким как шелк. — Ты ведь уже шейх.

— Я никогда себя так не называл.

— Не важно, как ты себя называешь. Ты наш учитель. Сидеть здесь и писать книги — хорошее занятие. Проповедовать во дворце — тоже неплохое. Но кто-то должен обращаться напрямую к людям за пределами этих стен. Кто-то должен утешать их и указывать путь. Если этого не сделаем мы, то наверняка этим займется какой-нибудь почитатель святых. И сколько бы пуль мы ни выпустили, все равно проиграем.

— Я не могу быть шейхом. Я не могу быть муфтием. Потомки не раздавали эти титулы.

Люди часто отказываются от власти, когда ее предлагают впервые. Но позже, выставив напоказ свою искренность, как бы неохотно соглашаются. Однако Вафик был не таков. Нет, судя по дрожи в его голосе, он на самом деле пришел в ужас при мысли о посягательстве на учение Потомков.

Но они ведь не восстанут из могил, чтобы нас покарать, так что я его страхи не разделяла.

— Нужно ведь что-то делать, Вафик. Неужели не осталось подлинных наследников Потомков?

— Некоторые называют себя таковыми, но у них нет доказательств.

— Как это вообще можно доказать?