— Это мы можем решить после того, как победим Сиру и ее богомерзкий союз силгизов и йотридов, — ответил я.

— Или можем решить сейчас. — На лице Эсме появилась горькая улыбка. — Видишь ли, в Мерве никого не ненавидят больше, чем тебя, Кярс. Люди любили нашего отца. Убив его, ты задел их честь и посягнул на их права.

Я сомневался, что большинству жителей Мервы есть до этого дело. Пока в достатке еда и стоит хорошая погода, простолюдинам все равно, кто ими правит. Знатные люди, конечно, чувствовали себя оскорбленными, но мы собрались здесь для того, чтобы это поправить.

— Твой отец сделал неправильный выбор. — Казалось, Кярс полностью поправился от похмелья. Он говорил с важным видом и в своем одеянии из золотой парчи, украшенной нефритом, выглядел истинным шахом. — Полагаю, ты должна признать, что часть вины лежит на нем самом.

— Но он был прав, разве нет? — Самый младший, Шакур, был коренастым мужчиной с густо подведенными глазами и золотым кольцом в носу, а также одной сапфировой серьгой в ухе на кашанский манер. Столько украшений на таком скучном лице. — Теперь ты признаешь, что сын твоей рабыни рожден не от твоего семени, о чем все время пытался сказать наш отец.

— Зедра обманула меня, — с затаенной болью сказал Кярс. — Но то, что у меня нет наследника, не лишает меня звания шаха Аланьи.

— У меня четверо сыновей, — с апломбом заявил Шакур. — Старший уже почти совершеннолетний. Как только ему исполнится двенадцать, он женится на порядочной женщине и будет готов производить на свет принцев. Если думать о судьбе Аланьи, как совершенно справедливо призывает маг, то не может быть сомнений в том, какая ветвь нашего дома самая крепкая.

— Шакур… — Кярс провел пальцами по своей аккуратной бородке. — А как тебе это? Поскольку ты был наследником своего отца, я тоже назову тебя своим наследником до тех пор, пока не произведу на свет сына.

— Его, а не твоего брата? — недоверчиво переспросила Эсме.

— Фарис будет оскорблен. — Кярс поднял руки. — Но из братьев выходят плохие наследники.

Мы обсудили этот компромисс. Фарис был бесправным пятнадцатилетним мальчишкой. Над ним, а тем самым и над Дорудом и побережьем Юнаньского моря, что составляло больше половины Аланьи, властвовал великий визирь Баркам. Назначение другого наследника стало бы веским посланием.

— Баркам. — Рот Шакура наполнился ядом. — Ему это не понравится.

— Это сколько ему угодно, — хихикнул Кярс непринужденно. Мне нравилось, каким беззаботным он мог казаться, в этой безмятежности чувствовалась сила. — Я даже назову тебя великим визирем. А Эсме сделаю султаншей султанш со всеми вытекающими из этого титула преимуществами и дарами.

Я взглянул на молчавшего до сих пор Хуррана. Одежду пастуха он сменил на белоснежный кафтан с аккуратным розовым жилетом. Наряд намного скромнее, чем у брата и сестры, но все равно достойный.

Мы не намеревались оказывать ему услуги или предоставлять должности, поскольку отец лишил его наследства. Проведя шесть лет в кандалах, он покинул темницу Мервы, лишившись всякого влияния. Судя по тому, как пристально Хурран смотрел на всех, кто что-нибудь говорил, он был полностью погружен в собственные мысли.

— В чем подвох? — Эсме потерла морщинистые руки. — Ты никогда не любил нас, Кярс, даже до всей этой беды с отцом. Ты даже не присутствовал на моей последней свадьбе.

— Я был в Сирме, внушал крестейцам страх перед Лат, — грозно ответил Кярс. — Я считаю тебя старшей сестрой, которой у меня никогда не было, Эсме. — Он повернулся к Шакуру. — А ты… твоя решительность всегда восхищала меня. Знаю, отец держал всех вас на расстоянии, но, если вы объединитесь со мной, обещаю, мы будем процветать все вместе, как семья, которой должны быть. Семья, которую наш дед, шах Харан — да упокоит Лат его душу, — так хотел видеть единой и прославленной.

Кярс был хорош. Совсем недавно я стыдил его, но на его языке было больше меда, чем у Мурада, а возможно, даже у Джаляля. Он умел играть в эту игру, не прибегая к угрозам, и это помогало другим чувствовать себя рядом с ним расслабленно.

Хурран выпрямился и кашлянул.

— У нас больше солдат, чем у тебя. Я сосчитал. У тебя всего семь тысяч гулямов плюс-минус пара сотен. А у нас девять тысяч кашанских хазов.

— Ты что, собственноручно пересчитал всех гулямов в городе? — спросил я.

— Нет, конечно. Стражи ордена, охраняющие южный перевал, хорошо ведут учет, и они записали, что в город вошло только семь тысяч гулямов. Я не видел, чтобы снаружи стояло лагерем какое-нибудь войско. Ты преувеличиваешь свои силы, Кярс. Думаю, в битве с йотридами ты потерял гораздо больше людей, чем хочешь признать.

Кярс скрестил руки на груди.

— И что? У моих гулямов самые скорострельные в мире аркебузы. А обучены они даже лучше, чем сирмянские янычары. Я гарантирую, что один гулям может прикончить пятерых твоих хазов.

— Кярс прав, — постарался я подкрепить его доводы. — Я сам янычар и знаю, о чем говорю. Только гулямы могли победить крестейских паладинов, которые захватили Сирм.

Хурран усмехнулся.

— Был бы ты так уверен в своих гулямах, повел бы их к воротам Мервы, а не прятал за горами. Ты даже не пытался надавить на нас.

— Мы могли бы взять ваш город, — возразил Кярс. — Вообще-то я мог бы выступить и захватить его прямо сейчас. Но это будет стоить жизней, которые я лучше потратил бы на возвращение Кандбаджара.

— Опять слабость, — фыркнул Хурран.

— Ты прав… я недостаточно силен, чтобы, например, жечь детей заживо. — Кярс устремил на Хуррана свирепый взгляд. — Тебе, наверное, это кажется серьезным недостатком.

Хурран молча отвел глаза.

— Однако мой брат прав, — сказала Эсме. — Ты не демонстрировал особой силы. А в такие трудные времена нам нужна сила.

Шакур повернулся ко мне.

— Ты чужеземец и не связан ни родством, ни землей. Почему ты так уверен, что мой кузен должен править Аланьей? Он не так силен. Не так умен. Под его предводительством мы не вернем себе Жемчужину всех городов.

— Сколько крестейских армий вы победили? — сухо спросил я.

— Маг не должен вмешиваться в вопросы престолонаследия, — настаивал Шакур. — Но ты занял чью-то сторону.

— Это не вопрос престолонаследия. — Я добавил тону резкости. — Это вопрос победы над женщиной, ставшей рабыней Ахрийи. Той, что бросала тела наших святых в навоз и сжигала их. Той…

— Похоже, мы скатываемся в пустословие. — Эсме встала, заслонив свет свечи, и комната стала темнее. — Мы подумаем над твоим предложением, Кярс.

Это означало, что они будут наблюдать и ждать.

Я тоже встал.

— По пути домой подумайте вот о чем. Если не примете наше предложение, я лично возглавлю осаду Мервы. И тогда посмотрим, скольких кашанских хазов стоит один маг.

— Осторожнее, — сказал Хурран, поднимаясь, с той же лукавой улыбкой, что и в кофейне. — Ты не единственный маг на этой земле.

Встреча прошла не так, как мы надеялись. Впрочем, только глупцы не готовятся к худшему исходу. Кярс уединился в своей комнате, злясь на то, что ему так откровенно отказали.

А я тем временем нашел Сади на ее любимом лугу, где торговцы продавали финиковое вино в деревянных кружках, расписанных красочными изображениями различных племен джиннов.

Налетевший ветерок шелестел листьями пальм, под которыми мы сидели. Ветер в Зелтурии всегда был сильнее, чем снаружи, и уже успел спутать темно-рыжие волосы Сади. Взгляд ее янтарных глаз был таким же напряженным, как и моих темных.

— И что теперь? — спросила она после того, как я рассказал ей о встрече. — Они останутся нашими врагами?

— Они будут делать то, что выгодно, как я и ожидал. Шакура Кярс соблазнил своим предложением, но Эсме была недовольна. А Хуррана оказалось невозможно ни прельстить, ни запугать. Возможно, нам стоило положить на чашу весов что-то большее. Например, могущественного союзника.

Сади пристально посмотрела на меня, как будто почувствовала, к чему я клоню.

— Ты говоришь о…

— Твоем отце. В нем живет гордость и честь твоего деда, и потому он, наверное, хотел бы отплатить за победу, которую принес ему Кярс при Сир-Дарье.

— Отцу хватает забот с крестейцами и восстановлением Костаны. И не забывай про Тагкалай, который остается в руках мятежного янычара.

— Несомненно, армия и флот нужны ему дома. Но он мог бы выделить, скажем, несколько племен забадаров.

— Например, мое?

— Почему бы и нет? Они закалены в боях. Может, поначалу в пустыне им будет трудно, но забадары известны своим умением приспосабливаться. Нам нужно все, что можем получить.

Сади размышляла, медленно потягивая финиковое вино.

— Если честно, эта мысль меня пугает. Я боюсь увидеть кого-то из них снова. Они видели мои похороны, оплакали меня и смирились.

— Знаю, Сади. И я надеялся, что этот мир освободит тебя и ты улетишь куда-нибудь подальше от борьбы, которую презираешь. Но правда в том, что, куда бы мы ни отправились, борьба следует за нами. Знаешь почему?

Она пожала плечами, вздохнула и покачала головой.

— Потому что это наша тень, мы тащим ее за собой. И пока не встретимся с ней лицом к лицу, не прольем на нее свет, мы не станем свободными. Нам нужно встать и сражаться, здесь, у врат святыни. Некуда бежать, от Спящей нигде не скрыться.