— Только не бери много вещей, — предупредил я. — Кинн не любит таскать тяжести.

— Я не тяжелая. И возьму с собой только смену одежды.

— Вот и прекрасно. Будь готова к рассвету.

Я пошел ко входу в храм святого Хисти, торопясь начать сборы. В потоке солнечного света, бьющего сквозь огромные двойные двери, я заметил нечто необычное: из стены рос один-единственный цветок.

Красный тюльпан.

Почему-то, увидев его, я вздрогнул. Я вытащил нож и срезал цветок с камня, из которого он рос.

Он завял и упал на пол. Из стебля сочилась красная жидкость. Я нагнулся, поднял тюльпан и поднес к носу.

Он пах кровью.

4

Сира

Великий шейх абядийских племен не подчинился моему приказу. Он прислал вместо себя племянника, заносчивого молодого торговца по имени Субай.

Абядийские купцы редко носили яркие одеяния. На Субае были белый кафтан и простой тюрбан, конец которого свисал над правым плечом. На ногах унылые коричневые сандалии, вероятно, из вываренной кожи. Ни подводки глаз, ни украшений вокруг лица.

Но я знала, что он богат или прислан говорить от имени того, кто богат. Абядийские племена в тех краях куда более благословенны, чем я и моя сокровищница, где остались лишь мои слезы. Говорят, абядийских купцов можно встретить даже за морскими туманами. Мне хотелось тоже получить хоть немного благословения, привезенного ими из далеких земель, чтобы не грустить, когда в следующий раз войду в сокровищницу.

Мы встретились в тронном зале, где курильницы источали землистый запах бахура. Я сидела на золотой оттоманке Тамаза. Ну, вообще-то, теперь на моей. А вернее, на нашей общей — Пашанга, Гокберка и моей. Мне хотелось бы только спинку помягче. Изумруды и гранаты врезались в больную спину, как прекрасное напоминание о том, что, даже если власть ослепительна, она может быть неудобной.

Я старательно улыбнулась как можно шире и сказала:

— Назови хоть одну причину, почему мне не стоит отнять у всех абядийских купцов разрешения на торговлю.

Он, должно быть, ожидал приема помягче. Это обычно выводит из равновесия.

— Вы уже совершали набеги на наши караваны. И считайте, вам повезло, что мы все же рискнули прийти сюда.

Судя по резкому ответу, он был почти готов к жесткому разговору.

Я приложила руку к сердцу.

— Мы ваших караванов не грабили. Это были разбойники. Я же уважаю закон, достойный порядок и справедливость и поэтому не желаю мириться с ценами, которые заламывают такие, как вы. Как вы смеете обогащаться, когда честные жители Кандбаджара умирают от голода?

— Если вам не нравятся наши цены, можете покупать себе пряности, зерно и одежду у кого-то другого.

Торговцы прислали его, потому что он такой же, как Хадрит, — полон самоуверенности, во всяком случае внешне. Своей беззаботностью он должен показать мне, как они спокойны и непоколебимы.

— Сотни тысяч человек до сих пор живут в Кандбаджаре, — сказала я. — И вам выгодно продавать нам товар, а нам выгодно покупать. Все просто. Уверена, и вам, и нам будет польза от заключения более справедливого и более долговременного соглашения.

— Есть и другая простая истина — за стенами Кандбаджара людей много больше, чем внутри. Мы, абядийцы, не любим привязываться к месту. Нам нравится странствовать. И где бы мы ни были, повсюду хватает людей с щедрой душой и увесистыми кошельками с золотом и серебром — в отличие от Кандбаджара с его пустыми базарами.

Он смело шагнул ко мне, и я заметила хну в его бороде. Всего несколько пятнышек, чтобы залатать проплешины. Отец говорил, что они появляются от сильных переживаний. Возможно, сбить его с толку будет легче, чем он пытается меня убедить.

Поэтому пришлось бросать в него бомбу.

— Ты слышал о новом рыночном сборе?

Я скрестила ноги и вздернула подбородок.

— Рыночный сбор?

— Да, для восстановления Кандбаджара. И чем вы-ше ваша цена относительно той, что я считаю нормальной, тем больше вы платите — вплоть до ста процентов.

— Почему мы должны платить за восстановление Кандбаджара? Мы не разрушали его. Это сделали вы и ваше волчье отродье.

Он был так прямолинеен и непочтителен. Нужно добавлять меда в слова, когда говоришь с султаншей султанш.

— То, что сделала я, не было разрушением. Хочешь видеть настоящее разрушение? — И я сделала знак приблизиться вооруженным до зубов йотридам, стоявшим у двери.

Субай поднял руки.

— Я всего лишь переговорщик.

— Трудно быть переговорщиком без языка и ушей. Вероятно, тебе придется подыскивать другое занятие.

— Искалечить посла — тяжкий грех в нашей вере!

— Боюсь, у нас разная вера. Если только ты не называешь Хисти отцом.

Стражник-йотрид взялся за серебряную рукоять, зазвенела сталь извлекаемого из ножен клинка.

— Умоляю, султанша…

Абядиец упал на колени.

— Я хотела говорить с главным шейхом, а не с его наглым племянником. Я даже приняла бы его сына, но он прислал сына своего брата, — вероятно, хотел избавить себя от слез, если я рассержусь. Я ведь просто дикарка из Пустоши и склонна к жестокости.

Субай приник лбом к полу, словно я была его новой богиней.

— Простите меня. Я совсем не хотел вас расстроить или оскорбить.

Он дрожал как ребенок. Прекрасно.

Я встала, спустилась с помоста и окинула взглядом его трясущуюся фигуру. Йотрид стоял прямо за ним, с клинком наготове и ухмылкой на лице.

— Наступает новолуние, а за ним начинается Праздник соколов, — произнесла я. — Не хотелось бы огорчать твою семью в такие благословенные дни. — Опираясь на посох, я склонилась над ним и добавила на ухо: — Вам известно, что вы пользуетесь нашим бедственным положением. Вы пошли по кривой дороге. Тех, кто отклоняется от подлинной веры и правильного пути, ждут ужасные последствия. И мой долг — вам эти последствия предоставить.

Мне хотелось изломать посох о его спину, но я позволила ему уйти невредимым. Меня охватило разочарование. Я султанша Кандбаджара, но этот город не выживет сам по себе. Чтобы все не рухнуло, мне нужно расширить сферу влияния.

Я вернулась в свои покои, улеглась в постель и раскрыла свиток, только что доставленный от великого визиря Баркама.

«От его высочества принца Селуков Аланьи Фариса для султанши Сиры Силгизской…»

Ну, по крайней мере, Баркам соизволил назвать меня султаншей, чего не делал тот абядиец, пока я не пригрозила изготовить сувениры из его языка и ушей. Пропустив все эти любезности и прочую чушь, я перешла к сути.

«Хотя я — слуга моего брата, шаха Кярса Аланийского, все мы, как слуги Лат, должны признавать и искоренять любую несправедливость. Я признаю как Ваши обиды, так и ущерб, причиненный Вам и Пути Потомков. За все годы знакомства с Вами я уверился, что Вы любите Аланью так же сильно, как я. Знаю также, что Вы любите нашу общую веру, которая, как река, разделилась на два бурных потока, обогащая урожаем живущих на ее берегах. Но я не могу сказать того же о кагане Пашанге и кагане Гокберке — урон, нанесенный ими нашей стране, неисчислим. И поэтому я должен отклонить Вашу просьбу, сделанную ради йотридских и силгизских торговцев, возобновить разрешения покупать и продавать на территориях, временно находящихся под моим управлением, включая города и земли Саканда, Доруда, Карбскара, Вахи…»

Скомкав свиток, я отбросила его в сторону. Следовало ожидать, что он попытается посеять эти семена. Когда Пашанг написал Баркаму, ему и ответил сам Баркам и был более реалистичен в своих выводах и аргументах. Но когда Баркаму написала я, он ответил, но устами принца Фариса и высказывает явные опасения. Таким образом он пытается стравить нас с Пашангом.

Пусть он и мудрейший человек на земле, но все же мужчина и имеет самые очевидные слабости.

Так что я нанесла визит Норе. Я давно не бывала в другом крыле Песчаного дворца. Я поселила Нору там, где прежде размещался гарем Тамаза, — в башне с несколькими комнатами, выходящими в один коридор. Вместе с Норой там жили несколько служанок и ее сын, которого мы переименовали в Казина, в честь одного из Потомков, — не хотелось, чтобы у нас звучало имя Селука, убийцы Потомков.

Прекрасные темные глаза Норы округлились, когда она увидела меня. Девушка почтительно встала и поклонилась, словно я была Селуком. Она стала еще худее, чем была Зедра, хотя, к счастью для нее, не лишилась жира в тех местах, где, скорее всего, задержит взгляд Баркам. У меня такого богатства никогда не было, и я не могла не завидовать ее соблазнительным формам.

— Почему твоя одежда порвана?

Я указала на мелкие дырочки в ее бежевых шароварах.

— Моль, наверное.

— Ты же знаешь, ты всегда можешь попросить служанок принести тебе новую одежду. Или хоть зашить эту. Во имя Лат, это же дворец.

— Несколько дырочек мне не мешают.

Я осуждающе покачала головой. Какая небрежность. Многие убили бы за то, чтобы оказаться во дворце, на ее месте.

— Кстати, как поживает наш милый Казин?

— У него был жар прошлым вечером. Но шейх Вафик дал ему микстуру, и теперь он здоров, благодарение Лат.

— Слышать это — огромное облегчение.

Много лун назад, отбывая к Юнаньскому побережью, Баркам купил Зедре облегающее экстравагантное платье. Но теперь, когда она потеряла вес, платье плотно сидеть не будет.