Пашанг сел и обернулся ко мне, выражение лица было самым искренним, что я у него видела.

— Разве я когда-нибудь не слушал тебя?

Это верно. Я могла бы сделать ему единственный комплимент — он всегда меня слушал, даже если был не согласен.

Я понизила голос до шепота:

— Праздник соколов.

— Праздник?

— Сборище абядийских племен. Из пустыни. Всего в нескольких милях от Зелтурии, где засели наши враги.

— И что дальше?

Мне хотелось, чтобы это произнес он, а не я. Подтвердил, что мы с ним на одной ветке дерева, так сказать. И поэтому я смотрела на него молча и яростно.

— Ты хочешь предать их мечу, — сказал он.

— Я хочу наполнить их золотом нашу сокровищницу. Хочу видеть их детей и женщин в цепях, чтобы даже нищие в Кандбаджаре получили рабов. А еще я хочу послать сообщение врагам — только троньте нас, и мы вас уничтожим.

Пашанг довольно погладил бороду.

— Знаешь, что еще? Может, мы заманим в ловушку и Кярса.

— Как? — спросила я, и порыв надежды наполнил сердце.

— Как ты и сказала, Праздник соколов принято проводить недалеко от Зелтурии. Кярс может выйти, чтобы сражаться за кочевников. Вынудим его преследовать нас, и тогда йотридские и силгизские всадники как раз и получат преимущество над гулямами с их скорострельными аркебузами. — Пашанг, улыбаясь, погрозил пальцем. — У него меньше людей, чем у нас, и потери обойдутся ему гораздо дороже.

Я кивнула, довольная тем, что муж согласился с моей идеей, — значит, он примет мою сторону на совете и атака действительно состоится. Во мне начало разгораться чувство, которое я лишь изредка испытывала к Пашангу. Я чуть было не набросилась на него. Но тут он перекатился на бок и почесал между ягодицами. Это выглядело так неприятно.

На рассвете в мои покои пришла Селена. Мы сели вдвоем на балконе, откуда был виден разрушенный город. Хотя кучи мусора остались за стенами, дух гнили уже начинал разноситься ветром. И, кажется, не осталось ни одного дома, который не был покрыт неприглядным слоем пыли и грязи.

Но Селена совсем не была неприглядной. Щеки у нее порозовели, как у невесты. И голос после письма от отца зазвучал теплее. Мне было приятно видеть ее радость. Я до сих пор не совсем охладела к чужому счастью, что было большим облегчением.

— Наверное, сокровищем быть приятно, — заметила я.

— Сокровищем?

— Отец готов переплыть ради тебя коварное море. Разве ты не сокровище для него?

— Это не в первый раз. Он приходил за мной, когда меня захватил Михей.

— Не могу сказать, что я этому не завидую. — В последнее время я часто испытывала подобное чувство в отношении других женщин. Ирония в том, что я была намного влиятельнее любой другой женщины в Аланье. — Я отдала бы все царство за то, чтобы стать чьим-то сокровищем.

— Уверена, что супруг тебя ценит.

Я горько усмехнулась.

— Он ценит свое представление обо мне.

Я позвонила в колокольчик, и к нам, сложив руки, подошла Нора. Для обучения подобающим аланийке манерам я посылала ее к хранительнице гарема. Теперь она обучилась.

— Дорогая, принеси нам немного… — Я оглянулась на Селену. — Чего сегодня хочет твой язычок?

— Я не в настроении пить.

— Уже пьяна счастьем, — усмехнулась я. — Тогда принеси нам… сирмянской ячменной бражки. Пожалуй, стоит попробовать то, чем поддерживает силы враг.

Селена обхватила колени, как будто по ним пробежал холодок.

— С каких это пор Сирм стал для тебя врагом?

— Это же очевидно, что Кева намерен заручиться его помощью против нас.

— Но если сюда придут и мой отец, и Мурад…

— Второй тур! — усмехнулась я.

Я ничего еще не пила, но чувствовала потребность дать себе волю и выплеснуть то, что держала внутри.

— Сирм и Крестес столетиями были злейшими врагами. — Тон Селены стал мрачным. — О нашей последней войне у меня не осталось добрых воспоминаний.

— Тебя чуть не… повесили или вроде того?

Селена кивнула.

— Ко мне была добра только Сади. И, может быть, еще Кева. А все остальные жаждали моей крови.

— Они прекрасная пара, верно? И борются за справедливость. Жаль, что придется их убить.

К нам подошла Нора с ячменной брагой. Она наполнила мой хрустальный кубок, потом предложила напиток Селене, и та покачала головой.

— Какая ты скучная, — сказала я ей.

— Как я могу служить тебе, если буду пьяна?

— Это все? Ты воздерживаешься из-за меня? — Я изобразила глупейшую ухмылку. — В таком случае я приказываю тебе пить.

— В самом деле? — Она очаровательно надула губы. — Собираешься зайти так далеко?

— Только для того, чтобы выяснить, правда ли это единственная причина.

Нора наполнила ее кубок. Я подняла свой, чтобы произнести тост.

— За твоего отца, — сказала я. — За Иосиаса, императора Священного Крестеса.

— За моего отца.

Мы обе выпили. Я попыталась оценить ячменную бражку, но она оказалась совсем некрепкой. Как вообще можно этим напиться? Хотя чего ожидать от напитка, в названии которого есть слово «ячмень»?

— Слабо, — сказала я. — Совсем слабо.

— Что? Этот напиток?

Я поспешно кивнула и с громким стуком поставила кубок на низкий стол.

— Сирмяне не славятся любовью к крепким напиткам, — сказала Селена. — Мой дед говорил, что именно поэтому они такие стойкие и непреклонные. У них трезвый ум от природы.

— Ужасно скучный народец. Хотя, сказать честно, я их нечасто встречала. Кева… Он, пожалуй, достойный человек, но тупой. — Я щелкнула пальцами, подзывая Нору. — Принеси нам розового вина, дорогая.

Финиковое вино начало мне надоедать. Всякий раз, строя планы по вечерам, мы с Пашангом выпивали кувшинчик.

Селена опустила кубок на стол.

— Могу я спросить… тебя что-то тревожит, султанша?

— Мои трезвые мысли, вот что меня тревожит. — Я усмехнулась, чтобы скрыть огорчение. — Знаешь, я люблю, когда меня называют султаншей, ведь с тех пор как меня, плачущую, вытащили из Пустоши, уважение — это все, чего мне хотелось. Но когда я слышу такое обращение от тебя, то испытываю… скорее, чувство вины. Словно я его не заслуживаю.

— Как же мне тебя называть?

— Может быть, по имени? Ты сказала, что хотела быть мне подругой. Тогда прекрати постоянно проявлять такую подобострастность.

Селена хмыкнула. Я была почти рада услышать из ее уст что-то кроме почтительных выражений.

Почти.

— В замках Гипериона, где я росла, я встречала много таких женщин, как ты.

— Неужели?

— Ты всегда говоришь, что хочешь услышать правду, но ненавидишь эту правду. И в конце концов начинаешь ненавидеть того, кто тебе эту правду сказал. А поскольку пытаешься поставить в подобное положение меня, мне никак не выиграть.

— Я и вправду такая? Хм, ужасно выглядит. Напоминает Мириму.

Сестру Тамаза и тогдашнюю хранительницу гарема.

Селена кивнула.

— Зедра, твой самый заклятый враг, теперь прислуживает тебе. И тебе это нравится. Я боюсь даже подумать о том, что ты сделаешь со мной, если я хоть чем-то задену твою гордость.

И она права, разве нет? Я злопамятна. Но когда-то была и более мягкой. Просто это сложнее теперь ощутить. И Эше любил во мне именно эту мягкость.

Может быть, услышав, как сильно он меня ненавидит, я окончательно отказалась от этой мягкости. Стала жесткой, какой требовалось быть, чтобы выжить, сокрушить тех, кто желал мне зла. Но заслуживала ли эта новая Сира любви?

Если бы никто меня не любил, я лишилась бы сил? Смогла бы соединять звезды, если бы не любовь того, кого я держала за руку?

Я взглянула в кроткие ореховые глаза Селены. Прямые каштановые волосы безмятежно падали ей на плечи. Она выглядела такой свободной, что я даже ей позавидовала.

— Как тебе удалось не ожесточиться после того, как шах Мурад буквально накинул тебе петлю на шею? — спросила я. — Или после того, как Зедра попыталась принести тебя в жертву?

— У меня есть вера. Она помогает наполнить смыслом мои страдания. Я не позволяю сердцу кипеть от горя. Вместо этого я молюсь и уповаю на Архангела.

— Неудивительно, что отец тебя любит. Что за идеальное дитя.

— Я не идеальна. Совсем.

— В самом деле? Может, если я увижу твои грехи, это поможет мне почувствовать себя лучше? А какими из них ты гордишься?

— Я не горжусь своими грехами.

— Тогда исповедай их мне. Каков твой самый страшный грех?

— А твой?

— Почему я должна признаваться первой? Это ведь ты мне служишь.

— Мне казалось, ты хотела видеть во мне подругу? — Она снова потянулась за кубком, словно входя в раж от этой игры. — Так что ты первая.

К нам бесшумно подошла Нора с бутылкой розового вина. Словно мышка, она всегда старалась быть незаметной и держала руки сложенными на груди.

Нора опустила бутылку на столик. Я смешала вино с ячменной бражкой, отхлебнула. Вот теперь ощущались крепость и вкус.

Может, даже слишком. Когда я промокнула губы шелковым платком, красный след на нем оказался гораздо ярче, чем я ожидала.

Цвета крови. Это точно кровь, ведь вино бледно-розовое. Я в недоумении уставилась на пятно. У меня не шла кровь. Вера не прокусила мне губу, когда ее язык проник мне в рот. И почему эта кровь… что-то шепчет? Нет, не шепчет… поет.