Я взмахом руки велел хулителям уйти с дороги.
— Я из-за вас опоздаю. Прочь с моего пути. — Я указал на свои глаза. — Иначе я запомню ваши лица.
Они расступились. Я двинулся дальше, в Зелтурию.
Вернувшись в окруженную горами Зелтурию, я сразу пошел туда, где мог найти утешение, — в храм святого Хисти. Они снова были там, в глубине огромной пещеры, которая так часто наполнялась паломниками.
Поскольку город несколько опустел из-за беспорядков в Аланье, они теперь появлялись чаще. Кинн сказал, что это дэвы, разновидность джиннов. Еще велел не разговаривать с ними и не смотреть, из опасения, что кто-то из них может «проявить ко мне интерес, как приставучий поклонник».
Они были просто тенями с горящими, похожими на шары глазами. Встав в ряд в глубине храма, они обращали лица к гробнице Хисти и молились, как мы. Но когда смотрели по сторонам, у них двигались только глаза, не лица. Как-то я засмотрелся на дэва, отвернувшегося от меня, и тогда он внезапно открыл глаза на затылке, так что я даже взгляда отвести не успел. У них смещались не только глаза — иногда и ноги разворачивались в противоположную сторону, и они могли идти вперед, при этом глядя назад.
Не желая проблем, я проигнорировал дэвов и спустился в небольшой зал в пещере под гробницей святого Хисти.
Едва я вошел, Сади со вздохом облегчения встала с лежанки и обняла меня, коснувшись лбом моей бороды.
— Где же Кинн?
Я окинул комнату взглядом. Ничего, кроме тростниковой лежанки Сади и узла из попоны, где она хранила одежду. Да еще ее большой изогнутый лук из какого-то темного дерева, определенно нездешнего.
— Откуда мне знать? Я даже увидеть его не могу. — Она не сводила с меня счастливого взгляда янтарных глаз. — Насколько я понимаю, все прошло не так, как ты надеялся.
— Эта женщина выбрала для себя тяжкий путь.
— Ты должен рассказать шаху Кярсу.
— Я уже сообщил все Лучникам Ока. Кярс, наверное, теперь знает. Если так, он будет здесь не позднее чем через три дня.
Сади обрезала свои вьющиеся рыжие волосы выше плеч. С каждым днем она все сильнее худела, и это меня тревожило. Раз она отказывается от еды, значит, живет чем-то другим, вероятно горем. Но я так и не смог убедить ее о нем рассказать.
— Знаешь, — я откашлялся, — тут один шейх готовит ароматный шафрановый рис. И я видел овец в загоне, а всего в десяти минутах ходьбы есть прилавок с чесночным йогуртом. Паломников почти нет, так что очередь будет недолгой.
— Я что, выгляжу истощенной?
— Ты не завтракала со мной. А обеденное время давно прошло. — Я вздохнул. — Знаешь, если так строго постишься, то и магом следует быть тебе, а не мне.
— Если ты хочешь, чтобы я ела, я буду есть.
— Я не хочу, чтобы ты ела. Я хочу, чтобы ты хотела есть.
Она потеребила браслет из разноцветных бусинок. Он был куплен у мастерицы-кармазийки на большом базаре. Сади сказала, он похож на тот, что когда-то сделала для нее мать.
— Идем, — сказал я. — Поговорим где-нибудь на свету.
Мы вышли, миновали главную улицу, где размещались храмы, и прошли между скал по извилистому проходу, ведущему к одному из множества здешних садов, каждый из которых славился особыми цветами. Я пересказал Сади весь наш разговор с Сирой и поведал ей, что об этом думаю. Она лишь кивала, не высказывая своего мнения, хотя оно у нее, без сомнения, было.
Мы сидели среди пальм на мягкой траве, на поляне между горами, держа кофе с кардамоном и сахаром, и еще деревянную миску с сочными финиками. Легкий ветер целовал наши лица. Здесь обычно было полно людей, отдыхавших между посещениями гробниц, но из-за беспорядков в Аланье сейчас поляна принадлежала только нам.
Я с облегчением смотрел, как Сади жует единственный финик, хоть она и выплюнула бо́льшую часть мякоти вместе с косточкой. Мы оба через многое прошли, но в тяжелые моменты она становилась беспомощной. Когда Сади захватил Марот, это мало чем отличалось от того дня, когда император Ираклиус забивал ее камнями. Оба раза ее должны были принести в жертву огромному злу. Несмотря на всю свою силу, Сади становилась агнцем, отданным на заклание. Так что я хотя бы поверхностно понимал, почему она с трудом вставала с постели и едва могла проглотить кусок хлеба.
Но и утешения не срывались сейчас с моих губ. Я любил ее, но мог ли, не солгав, обещать, что всегда буду с ней и стану ее защищать? Я не мог сказать это искренне, потому что и сам во многом беспомощен.
— Сади…
Больше я не сумел произнести ничего.
— Кева, мы здесь чужие.
— Да, чужие.
— Так зачем мы здесь? Почему…
Она точно знала ответ и поэтому замолчала.
— У меня есть долг. А тебе я не скажу ни уйти, ни остаться. Это только тебе решать. Настаиваю лишь на том, чтобы ты везде была в безопасности.
— Для тебя долг — это все. Ты давал клятву верности моему деду, потом моему отцу, а потом и самой Лат. Ты вечно должен кому-то клясться. А я всегда делала только то, что хотела.
Я взял ее за руку и погладил линии на ладони, похожие на тетиву. В тот момент, наслаждаясь простым прикосновением к ней, я испытывал и жгучее чувство вины.
— У тебя глаза вдруг стали грустными, — сказала она.
— А твои глаза всегда грустные.
— Я расскажу тебе о своей боли, если ты расскажешь о своей.
Сади пробудила воспоминания о том, как султанша маридов предупреждала меня своей ледяной песней. Говорила, чтобы я не спасал любимую женщину, потому что это привлечет внимание Марота, причем в самый неподходящий момент.
— Мне советовали не спасать тебя, Сади.
— Кто?
— Марада. Я был должен дать тебе умереть. Должен был дождаться, когда Зедра начнет писать твоей кровью свои проклятые руны. Тогда Марот решил бы, что уже одержал победу, и мы бы внезапно атаковали его. Марада не погибла бы, если бы я послушался.
— Тогда почему ты ее не послушался?
— А ты разве не знаешь?
Между нами повисла неловкая тишина. Я сосредоточился на дронго, сидящих на верхушках мягко покачивающихся пальм.
— Получается, из-за чувств ко мне ты отступил от разумного плана. Мне, возможно, не следовало…
— Думаешь, Лат воскресила тебя, только чтобы принести в жертву? Никогда я не пожалею, что спас тебя. А сказал тебе все это лишь для того, чтобы нас не разделяли тайны. Я держал это в себе так долго, потому что трудно было сказать. Но теперь мне стало немного легче. Тебе тоже пора облегчить свое бремя.
— Я даже не знаю, с чего начать. — Она мялась, теребила воротник, словно не могла решить, что с собой делать. — Лучше бы ты дал мне умереть. Оба раза.
Я сжал ее руку.
— Помнишь, как ты нашла меня, когда я рыл могилы на берегу Сиянского моря? Я хотел умереть. Исчезнуть. Но ты помогла мне ожить и найти себя.
— Клянусь, это словно не про меня. Хатун племени забадаров… как возможно, что это я? — Сади с трепетом взглянула мне прямо в глаза. — А что, если это и был кто-то другой? Что, если я… я на самом деле не Сади?
— Что ты хочешь сказать?
— Зедра была на самом деле не Зедра. Она только думала, что это так. А вдруг настоящая Сади мертва и я просто думаю, что я — это она?
Я яростно затряс головой.
— Зедру вернул к жизни Марот. А тебя — сама Лат. Эти двое совсем не похожи. Совсем.
— Кева… — Рука Сади задрожала в моей руке. — Если мы пойдем в Небесный дворец в Костане. Если разроем могилы в саду… Я не увижу там своего тела?
— Не знаю, Сади. Ты больше, чем тело. Ты… душа.
— Душа? Что это такое? Из чего она состоит?
— Я не знаю. Но она то, что делает тебя тобой.
— Как ты можешь быть в этом уверен?
— Если бы я сомневался во всем, чему меня обучали, я даже не смог бы встать с постели. Кроме того, я не Философ. И мне повезло найти его в наши дни.
Я протянул Сади финик. Она надкусила его, а потом съела целиком.
— Мы с тобой слишком разные. — Она выплюнула косточку. — Твоя смелость меня раньше так успокаивала.
— А теперь?
— Теперь она кажется мне глупой.
— Знаешь что, Сади? Все, кто когда-либо сделал что-нибудь стоящее, — глупцы. Посмотри на Сиру. Она прервала шестисотлетнюю династию, будучи совсем глупой. А ты знаешь, кто проигрывает?
Она пожала плечами.
— Трусы. Осторожные. Я однажды видел, как один глупец лез на стену. Человек впал в какой-то безумный раж. Отовсюду летели стрелы, а он все лез. Защитники думали, что он джинн. А когда он поднялся наверх и взмахнул саблей, они в ужасе разбежались. Осаду выиграл тот, кто лишился рассудка.
Я уже жалел о своем нравоучительном тоне.
— Что-нибудь еще, маг? — спросила пухленькая служанка.
Я вежливо покачал головой, и она ушла к своему прилавку, держа медный поднос.
— Ты прав, — наконец произнесла Сади. — Если мне и удалось чего-то добиться, так лишь потому, что я злилась, позволяла гневу разжечь себя, позволяла вести. Но теперь… теперь я не злюсь.
— Почему? Понимаешь, чем занимается Сира? Пока мы с тобой сидим в этом маленьком прекрасном саду, окруженном неприступными горами, она пятнает Кандбаджар кровью. Она уже осквернила гробницы святых. Но святые мертвы. А что станет с живыми? Ты слыхала, что она начала дознание?