Я проталкиваюсь мимо Ма и направляюсь к входной двери, где так и лежит мой рюкзак.

— И куда это ты собрался? — рявкает она.

— Домой, — отвечаю я, забрасывая рюкзак на плечо.

Ма откидывает голову и хохочет так громко, что нимб из волос вокруг ее головы сотрясается:

— Так дома-то у тебя и нет — забыл? Мама ведь потому и оставила тебя со мной. А теперь иди сюда, пристрой свой зад на диван и читай эту чертову книжку. Или от души насладись жалостью к себе — мне без разницы. Главное — перестань меня доставать!

Я глубоко вздыхаю и отпираю замок:

— Нет.

— Что? Не перечь мне, парень.

— Вы не хотите, чтобы я был здесь, так что я пошел.

— Ты прав, не хочу. Но это не имеет отношения к тебе лично — просто у меня есть дела, которыми нужно заниматься. Так что прекрати мешать мне и делай как тебе велено.

— У меня, между прочим, есть друзья! И я не обязан оставаться там, где меня не хотят видеть. — Я кладу ладонь на дверную ручку и бросаю последний взгляд на пустую коробку, покрытую штампами с Мадагаскара. — Когда мама вернется, передайте ей, что я пошел к Вику.

— Да на здоровье, — со вздохом отзывается Ма.

Стоит мне отвернуться, как мы оба слышим низкий угрожающий рев, который доносится из старомодной дамской сумочки Ма. Ма гримасничает, хватает свою трость и молотит по сумке. Раздается резкий визг, и то, что сидит в жестянке внутри сумочки, затихает.

Ма подтягивает к себе один из стульев, оседает на него и прикрывает глаза ладонью, бормоча:

— Я слишком стара для этой ерунды.

Я пользуюсь счастливой возможностью. Прежде чем Ма успевает сказать еще что-нибудь, я распахиваю дверь и вырываюсь из квартиры.

5

Только в самом низу лестницы я осознаю, что до сих пор сжимаю под мышкой книгу Л. Роя. Не знаю, зачем я ее утащил, но в ту квартиру я точно больше не вернусь! Говорю себе, что отдам книгу маме, а она пусть вернет ее Ма. Надеюсь, что мама и ее адвокат сегодня выиграют дело. Если нас выселят, не исключено, что придется переезжать к Ма, а я больше никогда в жизни не хочу видеть эту старую перечницу!

Оказавшись на улице, я сбрасываю скорость и останавливаюсь на минутку, чтобы перевести дух. Кладу тяжелую книгу в рюкзак и закрываю молнию. Если эти выходные я собираюсь провести у Пателей, нужно позвонить Вику. Но у меня нет мобильника, а в этом квартале не видно ни одного городского телефона. Маловероятно, что мама вернется скоро, так что я плюхаюсь на крыльцо здания и пытаюсь придумать план.

Проходит десять минут, и я слышу у себя за спиной «тук-тук-тук». Бросаю взгляд через плечо и — здрасте, пожалуйста! — вижу Ма, которая шаркает ко мне со своей тростью. Она наставляет на меня палец и окликает:

— Эй, ты, парень!

Говорю себе, что я не обязан на нее смотреть. Да и мама учила, что я не должен отзываться, когда меня окликают не по имени.

«Тук-тук-тук» не затихает, и вскоре Ма останавливается передо мной на тротуаре. На ней черные кожаные кроссовки, а из-под бежевого плаща торчит пола́ лилового халата. Наверное, Ма спешила, чтобы перехватить меня. Она слегка запыхалась, так что никто из нас ничего не говорит где-то с минуту. Я смотрю в сторону, мечтая о том, чтобы сейчас из-за угла показалась мама. Ма смотрит в другую сторону, будто тоже кого-то ждет.

Наконец она прочищает горло и заявляет:

— Мне нужно кое-что кое-куда отнести.

Я не отвечаю, и Ма, кашлянув, осведомляется:

— Ты идешь, парень?

Она не смотрит на меня, но голос у нее все такой же грубый. Что-то мне подсказывает, что Ма не из тех людей, кому легко даются извинения. Ну и славно, потому что я тоже извиняться не собираюсь.

— Меня зовут Джексон, — тихо говорю я.

Ма хмыкает и прищуривается:

— Это имя твоего папаши?

Я хмурюсь. Об отце я говорить не хочу. Так что просто пожимаю плечами и произношу:

— Это мое имя, но вы можете звать меня Джекс.

Ма кивает и говорит:

— Идем, Джек.

— Джекс — с буквой «с» на конце.

Вид у Ма раздосадованный, но она снова кивает и ждет, пока я поднимусь с крыльца. Я забрасываю на спину рюкзак, и мы отправляемся в путь по кварталу — медленно, поскольку именно так ковыляет Ма со своей тростью. Долгое время мы молчим. Потом Ма откашливается и говорит:

— Твоя мама называет меня Ма, потому что, когда она была девочкой, я присматривала за ней. Ее мать оставила Алисию на мое попечение, но мы не родня друг другу. Я просто старый друг семьи.

— Почему бабушка оставила маму с вами? — спрашиваю я.

Ма останавливается и налегает на трость. Несколько раз глубоко вздыхает, а потом смотрит на меня:

— Растить ребенка — самая трудная работа на свете, Джекс. Уж мне-то известно — я немало их вырастила. И все они были не мои. Как и многим женщинам, твоей бабушке требовалась помощь. Поднимать ребенка на ноги в одиночку оказалось тяжелее, чем она могла потянуть, и она пошла ко мне, потому что… потому что знала, что мне тоже нужна помощь.

— Какая помощь? В смысле по дому?

— Парень, прошу тебя! — нетерпеливо обрывает Ма.

Я хмурюсь и жду, чтобы она назвала меня по имени. Ма закатывает глаза, но исправляется:

— Джекс, ты же видел мой дом. Там все было чисто и аккуратно, пока ты не запустил в кухню эту проклятущую белку. Мне не требуется помощь, чтобы поддерживать чистоту в квартире. В те времена мне нужны были помощники другого сорта. Таких называют… подмастерье.

Ма сдвигается с места и шагает дальше. Я хочу последовать за ней, но от внезапно нахлынувших мыслей у меня кружится голова. Вдыхаю поглубже и стараюсь сосредоточиться. Подмастерье. В тот единственный раз, когда я натыкался на это слово, оно стояло рядом со словом чародей.

Если Ма нужен подмастерье, означает ли это, что сама она?..

И тут я спрашиваю себя: а мама сегодня действительно в суде? Что, если она за мной не вернется? Если я останусь с Ма насовсем — значит, я стану ее подмастерьем?

В мой раскрытый рот едва не залетает муха, так что я захлопываю его и спешу догнать Ма. Она щурится, хотя небо затянуто темными тучами. Всего минуту назад было солнечно, но сейчас у меня нет времени думать о капризах погоды. Я должен узнать правду:

— Так… мама была вашим подмастерьем?

Ма трясет седой головой и отвечает:

— Она могла бы им стать. У нее большой потенциал, у твоей мамы. Алисия была очень яркой девочкой — и любопытной, совсем как ты. Но она захотела, чтобы у нее была обычная жизнь. — Ма отхаркивается и сплевывает комок мокроты на асфальт. — И вот что она в итоге получила.

С минуту я раздумываю об этом. Когда тебя выселяют из дома — это «обычная жизнь»? Мне вот это совершенно не кажется нормальным. Такое чувство, что Ма хотела бы, чтобы мама сделала в жизни другой выбор. Но, если бы мама столько лет назад стала подмастерьем Ма, встретила бы она моего папу? И был бы у нее я?

Стань я подмастерьем Ма, я бы наверняка уже знал, что она прячет в красной жестянке из-под мятных конфет.

Толстая книга Л. Роя в рюкзаке ощутимо оттягивает мне плечи, так что я делаю обоснованное предположение:

— Ваш друг на Мадагаскаре — это он послал вам каких-то ящериц, да?

Задерживаю воздух в легких до тех пор, пока Ма не кивает. Это придает мне смелости задать второй вопрос:

— И он — тот самый человек, который написал книгу, верно?

— Ту, которую ты украл?

— Я… я… я не крал ее! — заикаюсь я. — А просто взял на время! — Я снимаю одну лямку рюкзака с плеча, чтобы расстегнуть молнию: — Вот… возвращаю ее вам.

Ма снова останавливается, чтобы смерить меня взглядом:

— И что ты предлагаешь мне делать с тяжелой книгой тут, посреди улицы?

Она, конечно, права, так что я застегиваю рюкзак и снова продеваю руку в лямку.

К моему удивлению, Ма хихикает:

— И потом, я эту книгу уже раз шесть прочла.

Я кошусь на нее:

— Вы же говорили, что ни одной из них не читали.

— Но ты ведь еще тогда понял, что я говорю неправду. Ты не дурак, Джекс. Что-что, а это я признаю.

Это не вполне комплимент, но у Ма на лице все еще нечто вроде улыбки, так что я осмеливаюсь задать еще один вопрос:

— А почему эта белка пыталась дать вашим ящерицам зефирок?

Улыбка исчезает. Ма отворачивается и глядит вдаль, тихонько насвистывая:

— Любому живому существу в этом мире требуется помощь, чтобы выжить, Джекс. Для тех, кто у меня на попечении, я делаю все, что могу, но иногда…

Ма снова переводит тяжелый затуманенный взгляд на меня. Потом прижимает большой палец к одной из моих бровей-гусениц, пытаясь разгладить завивающиеся волоски. Мама тоже так делает, что всегда вызывает у меня улыбку, потому что мы оба знаем: наши брови — неприручаемые.

— Иногда нельзя проявлять свою любовь, — произносит Ма тихо, но твердо. — Иногда ты должен говорить «нет», когда хочешь сказать «да», потому что на тебе лежит ответственность. Те драк… э-э… ящерицы не могут остаться здесь, Джекс. Они прибыли из одного мира и направляются в другой.

— Они голодные?

— Наверное. Такие новорожденные любят все сладкое и липкое, но я не могу дать им желаемого.

— Почему не можешь?

— Если я их накормлю, они решат, что я — их мама. Знаешь, что такое импринтинг?

С минуту я соображаю. Сложные слова — не моя сильная сторона, но я все равно пробую ответить:

Конец ознакомительного фрагмента