Дело не в том, что Grand-mère не добра к людям, которые на нее работают. Взять хотя бы Сильви. Она была экономкой моей бабушки сколько я себя помню, она практически стала членом семьи. Я чувствую, что мое сердце сжимается от предвкушения долгожданной встречи с ней, такой кругленькой, пухленькой и постоянно покрытой мучной пылью, потому что все время печет. В свои годы, а ей чуть за восемьдесят, — она на одиннадцать лет моложе Grand-mère — Сильви остается энергичной и моложавой. Она, улыбчивая и легкая, резко контрастирует с бабушкой, властной и колючей, привыкшей главенствовать в доме. Интересно, что будет делать Grand-mère, когда Сильви уйдет на пенсию? Почему-то я не могу себе этого представить. Сильви — неотъемлемая часть шато, так же как огромный платан во дворе.

— Я слышала о ваших играх в петанк, — говорит Викс с заднего сиденья, смеясь. — Серафина сказала, она тебя обыгрывает.

Я мгновенно оборачиваюсь.

— Ты говорила с Grand-mère? В смысле — по телефону?

Резкий звук кондиционера — единственный ответ. Наконец, Викс произносит:

— Ну… да. Я думала, она позвонила всем нам, чтобы пригласить к себе.

— Нас позвали с помощью приглашения в конверте. Ты ведь получила приглашение, верно? — Моя ревность слишком явно выплескивается наружу. Звонить Викс, а не мне? Обидно.

— Я получила его, — тихо произносит Викс. — Прости, Дарси. Я действительно думала, что она позвонила всем. В этом не было ничего особенного. Мы недолго разговаривали.

Я задумываюсь. Можно не заострять на этом внимания. Мне не следует заострять на этом внимания. Однако вместо этого я спрашиваю:

— Джейд, тебе звонила моя бабушка? — Повисает долгая пауза, говорящая за себя. — Можешь не отвечать. Не звонила.

Я не добавляю, что она не позвонила даже мне, своей собственной внучке. Или что, насколько мне известно, моя бабушка не брала в руки телефонную трубку с 1991 года, когда ей потребовалось вызывать «скорую помощь» для дедушки. Он поскользнулся на мокрой плитке и ударился головой о статую, возвышавшуюся над бассейном: три льва, стоящие на постаменте и цепляющиеся лапами за корону. Бронзовое воплощение нашего герба. Если быть точным, он ударился головой о крайнего левого льва. Позже врачи сказали, что дедушка умер мгновенно. Внутреннее кровоизлияние в мозг. Моей бабушке, к несчастью, не повезло, ей пришлось наблюдать за всем происходящим из окна собственной спальни. Однако я не видела, как это случилось, потому что была в бассейне, делала стойку на руках, демонстрируя моему любимому дедушке, как хорошо у меня получается. Я поняла, что произошло нечто ужасное, только когда встала в воде, протерла глаза, гордая и готовая к потоку его похвалы, и вдруг заметила, что вода становится красной.

— Дарси, мне правда жаль. Я не хотела тебя расстраивать. Ты знаешь, мы с твоей бабушкой просто…

— Все в порядке, Викс, — перебиваю я, хотя это не так. — В любом случае, это не твоя вина. — Я пытаюсь отогнать свою боль, отогнать воспоминание о красной воде и ужасном зрелище, свидетелем которого мне пришлось стать. Шато хранит мои лучшие воспоминания, и вместе с тем — худшие. — Давайте сменим тему. — Я тянусь за вторым стаканчиком шампанского. — И продолжим пить.

— Серафина объяснила, почему ей вдруг захотелось нас пригласить? — спрашивает Джейд. Я заметила, что она почти не пьет, несмотря на ее нарочитое возбуждение. И такое происходит всегда. Тем не менее Джейд — душа вечеринки и, кажется, расслабляется наравне со всеми. Но я знаю, что любая ситуация всегда находится под ее контролем. — Прости, Дарси, — продолжает она, — я не хочу давить на больное, но…

— Почему сейчас, спустя двадцать лет? — Я тереблю свое золотое обручальное кольцо Cartier love ring. Дешевые понты. Но никто не узнает, что оно ненастоящее, что мне пришлось продать оригинал. Да благословит Господь Amazon и их достойные подделки! — Понятия не имею. Никто не знает, что взбрело в голову Grand-mère на этот раз.

— Она только сказала, что хочет в последний раз повидаться со своими девочками. — В зеркале заднего вида я вижу, как Викс закручивает волосы в пучок. — Чтобы все исправить.

— Чтобы все исправить, — задумчиво повторяет Джейд. — В самом деле? Но что это значит? — Нотки надежды в ее голосе ни с чем не спутаешь. Я точно знаю, о чем она думает.

— Она не стала вдаваться в подробности, — отмахивается Викс.

— В последний раз повидаться со своими девочками? — Фраза крутится у меня в голове.

— Я уверена, что она не имела в виду последний, как… последний, — замечает Викс. — Просто ей девяносто пять.

— Девяносто четыре. — Я испытываю некоторое удовлетворение от того, что подруга немного ошиблась и что я знаю о своей бабушке нечто, чего не знает она. Пусть даже ей и звонят по телефону.

— Точно. — По ее осунувшемуся лицу вижу, что Викс неловко, и это заставляет меня почувствовать себя виноватой. На самом деле, она заслуживает этой поездки больше, чем кто-либо из нас. Просто… легче быть рядом с человеком в тяжелый для него момент, когда в твоей собственной жизни все идет как по маслу. А в моей в данный момент все совсем не радужно.

Я проверяю, нет ли сообщений от Оливера или детей. Беспокойство переполняет меня, как пчелы — улей. Возможно, мне следовало в последнюю минуту отказаться от плана взять их с собой. «С глаз долой — из сердца вон» неприменимо, когда до вас рукой подать.

— Ладно… Кстати, я видела твой последний пост, Дарси, — начинает Викс, и я вижу, что она пытается отвлечь меня от своего телефонного разговора с моей бабушкой. — Это было так трогательно. Ты потрясающая! Скольким людям ты помогаешь!

— О, спасибо! — Она о моем аккаунте «The Fertility Warrior» [Воин плодовитости (англ.).]. Я опубликовала этот пост неделю назад, но мне кажется, что с тех пор прошли годы. Я вылила в нем свои мысли о том, что значит чувствовать себя неудачницей в глазах своего мужа. Быть той, кто обещал ему подарить новую жизнь, но чье тело не желало сотрудничать. Я написала его как раз перед тем, как узнала, в чем еще подвела мужа.

— Сожалею, что не знала, через что тебе пришлось пройти, — произносит Викс.

— Да. — Я подавляю гнев и беспомощность, которые все еще бурлят даже сейчас, когда у меня двое здоровых, красивых детей. — Ну, ты не могла. Вот почему я пытаюсь расширить аудиторию. Представьте, что вы изо всех сил пытаетесь забеременеть, а всего в нескольких кликах — вдохновляющие истории женщин, которые стали матерями, имея такие же шансы, и врачи, которые могут помочь, которые не откажут вам только потому, что у вас низкий уровень ФСГ… — Я складываю руки на коленях.

— Ты многим поможешь, увеличив охват аудитории, — кивает Джейд. — Слушай, а что было на той встрече с инвестором, с которым тебя познакомил Себ? Ради которой ты летала в Вашингтон? Я совсем забыла спросить.

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал непринужденно.

— Не сработало.

— О, ну что ж, инвесторы выстроятся в очередь, просто подожди. Твоя работа важна и необходима, Дарси. Общение с женщинами, проходящими тот же же тернистый пусть…

— Спасибо, — отвечаю я бодро. Я просто не вынесу, если она перейдет к шприцам, врачам и прочему. Я вижу Джейд в зеркале заднего вида, удивленную, может быть, немного обиженную. Ее поразительные глаза — правый прозрачно-голубой, как лед, левый темно-синий, переходящий в карий, — идеально подведены черным, как и ее волосы, цветом. Все в ней, кроме глаз, темное и угловатое. Несмотря на то, что я свободно владею французским в отличие от Джейд, она тем не менее куда больше похожа на типичную француженку, нежели я. Я всегда этому немного завидовала.

— Эй, Дарси, ты в порядке?

— Мы на месте! — объявляет Раф, прежде чем я успеваю ответить. Я позволяю вопросу Джейд испариться и вижу, как она ломает голову, стоит ли его повторить. В конце концов, она молча взбивает волосы, придавая им объем у корней, так что укладка становится еще совершеннее, чем обычно.

Мы сворачиваем направо на грунтовую дорогу, окруженную соснами, с французской версией киоска с лимонадом, поставленного местными детьми. Они продают разливной Diablos — домашний лимонад, смешанный с небольшим количеством сиропа Teisseire. Рекламная вывеска развевается на ветру; проезжая мимо, мы машем им рукой. Дорога, к счастью, такая же, какой была всю мою жизнь, струится вдоль древних каменных стен, покрытых мхом. Сейчас мы у подножия горного массива Альп, примерно в полутора милях от Сен-Реми. Этот город с шикарными бутиками и ресторанами, а также грандиозным рынком, открывающимся каждую среду, часто называют Прованский Хэмптонс. Здесь, за городом, тихо, но до Арля, Авиньона, Экс-ан-Прованс и Иль-сюр-ла-Сорг меньше часа езды. Или до виноградников в Шатонеф-дю-Пап. Или можно просто отдохнуть в шато и выпить cafe au lait [Кофе с молоком (фр.).] на террасе.

У меня перехватывает дыхание, когда мы с грохотом подъезжаем к воротам, на которых витиеватым шрифтом написано Chateau du Platane. Чуть ниже — наш фамильный герб, свирепые львы, отлитые из бронзы, заставляющие любого нарушителя частной собственности дважды подумать, прежде чем действовать. Ворота распахиваются; сейчас они управляются пультом из машины, но десятилетия назад, когда летом меня доставляли в шато, работник должен был прийти с ключом, чтобы впустить меня. Мы проезжаем через ворота, мимо виноградника, которым наша семья все еще владеет, но больше не управляет, к огромному дому из бледного камня, при виде которого я мгновенно чувствую себя маленькой. Особняк был построен в начале семнадцатого века, примерно в то же время, что и Версальский дворец, для загородного уединения знатной провансальской семьи, из которой происходил мой дед. Дом роскошный, внушительный, именно об этом я предупреждала Джейд и Викс, прежде чем впервые привезти их сюда двадцать лет назад. Это не теплое и не уютное местечко; здание больше похоже на замок из сказок, где детей растят слуги. Я помню, как глаза моих друзей полезли из орбит, как Викс сказала, что «роскошный» слишком слабое слово, чтобы описать раскинувшуюся перед ней картину. Я ее понимаю, тот же благоговейный трепет я испытывала в детстве, когда каждый июнь приезжала сюда, чтобы провести лето с бабушкой и дедушкой.