10

Любимая книга герцога де Лонгвиля

Уже к вечеру герцогиня чувствовала себя вполне сносно. Когда Фабьен явился с вечерним докладом, Анна-Женевьева в нетерпении ходила кругами по комнате, на руках у нее мурлыкала недавно вымытая Труве. Шерстка у нее оказалась белой с яркими черными пятнами; кошка явно была породистой — вроде тех, что обычно возлежат на бархатных подушках в роскошных гостиных. Впрочем, генеалогическое древо кошки перестало интересовать де Ру, едва герцогиня заговорила.

— Я нашла стилет. Смотрите, шевалье, такой подойдет?

Она подала ему изящную вещицу: тонкое лезвие — мечта взломщика, рукоятка усыпана крохотными изумрудами. Фабьен кивнул. «Бог мой, не думал я, что на старости лет буду открывать двери, как вор, да еще и в компании герцогини де Лонгвиль. То ли еще будет!»

— Мы могли бы попробовать прямо сейчас!

— Нет, ваше высочество, гости герцога только съезжаются, в доме еще недостаточно шумно. Нужно выждать час или два, тогда на нас никто не обратит внимания.

— У меня нет сил ждать! — Она так вцепилась в Труве, что кошка возмущенно мяукнула.

— Умение ждать — ценнейшее качество воина, мадам… И хорошего заговорщика тоже, — улыбнулся де Ру. — Не хотите же вы, чтобы ваш муж застукал нас у кабинета? Тогда у нас не будет никаких шансов.

— Да, вы правы, я слишком тороплюсь.

Герцогиня села. Труве, довольная таким положением вещей, вновь замурлыкала.

— Посидите со мной, Фабьен, время пролетит быстрее.

— Охотно.

Они сыграли в карты, но герцогиня все время проигрывала, хотя де Ру играл очень плохо: видно было, что хорошенькую голову Анны-Женевьевы занимают совсем другие мысли… Наконец, через час де Ру сказал, что пора. Веселье у герцога было в самом разгаре, своих людей Фабьен предусмотрительно расставил таким образом, чтобы те не смогли помешать им проникнуть в кабинет. Вскоре герцогиня и начальник ее охраны стояли у заветных дверей.

Фабьен взялся за стилет. Сначала ничего не получалось: слишком давно шевалье не тренировался. «Если бы я был взломщиком, — мрачно подумал он, — то попался бы в первую же ночь». Но, наконец, раздался тихий щелчок, Фабьен нажал на ручку, и дверь открылась.

Герцогиня чуть не захлопала в ладоши:

— Вы — чудо! Давайте войдем.

— Нет, ваше высочество, — остановил ее де Ру, — сейчас это очень опасно, в любой момент может кто-нибудь прийти. Давайте лучше завтра ночью. И, — он улыбнулся, — оденьтесь поудобнее. Нам нужно будет действовать быстро и тихо.

Следующий день, как это обычно и бывает, тянулся очень долго. Терпение герцогини подверглось бы серьезному испытанию, не появись в особняке на Петушиной улице маркиза де Лавернь. По правде говоря, Анна-Женевьева терпеть не могла Сюзанну. За что — непонятно, причин для неприязни не было. Но при появлении этой женщины молодой герцогине всегда становилось не по себе. Зато Лонгвиль, сидевший на половине супруги и мешавший Анне-Женевьеве разучивать новую музыкальную пьесу, тотчас покинул комнату, чтобы принять гостью на своей половине. Его супруга облегченно вздохнула и заиграла на клавесине с удвоенным усердием.

Через полчаса Сюзанна нанесла «визит вежливости» на половину хозяйки. Видимо, герцог ей надоел. Началась обычная светская болтовня: сначала — про новые ткани в лавке мэтра Морена, затем — про вечер в особняке Рамбуйе, на котором Сюзанна присутствовала, а герцогиня — нет. Маркиза шумно восторгалась кружком литераторов, который привечала прекрасная Катрин.

— Зря вы бываете там так редко, милая моя. Не стоит в вашем возрасте делать из себя затворницу. Правда, я сама пропустила едва ли не целый месяц. Знаете, заботы о духовных делах тоже важны…

При этом Сюзанна небрежно обмахивалась роскошным веером и сверкала драгоценностями. Представить ее в роли «кающейся Магдалены» Анна-Женевьева никак не могла.

Маркиза весело болтала. Анна-Женевьева привычно притворялась, что внимательно слушает. Умение поддерживать светский разговор с видимым радушием было развито в ней с самого детства. Она с милым видом покачивала головой, время от времени бросала ответную реплику и никоим образом не показывала, что на самом деле ей безумно хочется остаться в тишине и покое, чтобы доучить музыкальную пьесу, или посидеть с книгой, или поиграть в карты с де Ру. Желаний было много, но Сюзанна никуда не собиралась уходить.

Плавное течение светского разговора было нарушено лишь однажды, когда Сюзанна упомянула имя Андре де Линя.

— Этот священник! — вспомнила Анна-Женевьева. — Я ему представлена.

— Вот как! — Сюзанна впилась в нее хищным взглядом. — И где же вы его видели, моя дорогая? Ведь он надолго покидал Париж.

— На прогулке в Люксембургском саду, мы едва обменялись парой фраз, — улыбнулась маленькая герцогиня, хотя сердце ее отчего-то заколотилось. — Я совсем его не знаю.

— И вряд ли вы его снова увидите, — произнесла Сюзанна с напускным сожалением. — Он получил место викария в Нуази и отправился туда. Боюсь, парижская публика еще долго его не увидит.

— Ах, он уезжает в аббатство! — пробормотала Анна-Женевьева и постаралась сдержать радостную улыбку.

Маркизе совершенно незачем знать, что через некоторое время герцогиня тоже окажется в Нуази и, значит, сможет увидеться со священником, который отчего-то ее очень волнует. Это и вправду похоже на Божий промысел…

Больше об Андре де Лине не было произнесено ни слова.

Обедали дамы вместе. К счастью, после обеда маркиза как-то подозрительно быстро вспомнила, что у нее есть неотложные дела, и уехала.

«Приезжала обедать!» — раздраженно подумала герцогиня, вновь раскрывая ноты.

Потом она с час лежала на кровати и играла с Труве. Острые коготки кошки оставили немало царапин на нежных ручках девушки, но Анну-Женевьеву это не огорчало. Кошка так забавно прыгала, так радовалась тому, что с ней общаются! И еще урчала от удовольствия.Урчала так, что убаюкала.

Вбежавшая в комнату горничная разбудила Анну, когда за окном сгустились сумерки. Приехали гости, этикет требовал, чтобы хозяйка появилась в салоне хотя бы на пару часов. Среди прочих гостей востроглазая служанка заметила герцога де Бофора и герцогиню де Монбазон.

Госпожа де Лонгвиль нервно сжала губы. Что ж, раз так — придется переодеваться.

Она явилась в гостиную в новом платье из золотой и белой парчи. Это платье ненавистная любовница мужа еще не видела. Шикарный наряд подчеркивал молодость и красоту герцогини, ее нежную белую кожу, которая точно светилась изнутри, ее изумительные белокурые волосы, и все, кто был в гостиной, не могли не заметить, что юная хозяйка дома выглядит куда более эффектно, чем увядающая мадам де Монбазон.

Весь вечер Анна-Женевьева чувствовала, что находится под пристальным вниманием множества взглядов, восхищенных и завистливых, и ей это было не очень приятно.

После ужина герцогиня ушла к себе, сославшись на недомогание. Торопливо вынула из прически жемчужные нити — волосы тяжелой волной хлынули на плечи, на спину, закрыв девушку почти до колен. Морщась от напряжения, кое-как расстегнула тугой замочек колье, сняла тяжелые серьги. Сразу же стало легче. Подоспевшая Агнеса помогла освободиться от тисков корсета и фижм.

— Вы изволите прилечь, ваше высочество?

Анна-Женевьева кивнула: она никого больше не собиралась посвящать в тайну предстоящего приключения. Пришлось делать вид, что она и вправду ложится спать. Позволить заплести на ночь волосы. Принять ванну. Переодеться в тонкую сорочку с широким воротом.

— Я еще почитаю перед сном. Скажи, чтобы ко мне никого не впускали. Даже герцога. Я устала и хочу отдохнуть! — приказала она.

Горничная пожелала хозяйке спокойной ночи и удалилась, плотно прикрыв за собой двери.

Наступила неожиданная тишина.

Девушка тяжело вздохнула и принялась подбирать подходящий наряд. Она понимала, что юбки с фижмами никуда не годятся. Затянуться в корсет самостоятельно тоже не получится.

Оставалось одно: наметать на «живую» нитку подол длинной сорочки так, чтобы он доходил до середины икры (неприлично, конечно, но зато она в нем не запутается). А поверх накинуть темно-синий атласный пеньюар, который она обычно надевала тогда, когда нужно было сделать прическу для дворцовых приемов.

От пеньюара пахло рисовой пудрой и отдушкой для волос, но он был очень удобный: мягкая ткань не шуршала, подобно парче, длинный подол закрывал короткую рубашку, но не стеснял свободы движений.

— Нам нужно будет действовать быстро и тихо! — повторила Анна-Женевьева слова де Ру.

Взяв с туалетного столика бархатную полумаску, девушка покинула спальню через те двери, которые вели на половину герцога. Спальни супругов соединял темный коридор. К Лонгвилю Анна, понятное дело, не пошла. Толкнула боковую дверь, которая была предназначена для прислуги. Быстро проскользнула по пустой лестнице на нижний этаж и на минуту остановилась, чтобы перевести дыхание. Затем постучала в дверь комнаты Фабьена де Ру.

— Войдите! — раздался спокойный голос

Анна-Женевьева незамедлительно проскользнула в комнату.

— Я готова, шевалье…

Фабьен оглянулся.

— Мадам… — только и сказал он, почтительно опустив голову.

Анна-Женевьева слегка смутилась, заметив быстрый взгляд, который начальник охраны, не удержавшись от соблазна, метнул на ее открытые ноги.

— Вы надели черные чулки? Это правильно! — через секунду одобрил он как ни в чем не бывало. — Я дам вам свой плащ. В него можно закутаться, когда мы пойдем по коридору.

Девушка улыбнулась.

— То, что я вчера принесла вам, при вас?

Де Ру показал стилет.

— Уже можно, ваше высочество? Мне кажется, что еще рано.

— Самое время! — возразила герцогиня. — Как раз сейчас подают десерт и начнется спектакль, который муж устроил в честь возвращения герцога де Бофора. Потом кавалеры усядутся играть в карты, а дамы займутся сплетнями и в первую очередь будут говорить обо мне. Давайте поторопимся, потому что к трем все начнут расходиться, а теперь уже почти два часа.

Фабьен не возражал. Он предусмотрительно выбрал самый безопасный маршрут.

В кабинет герцога можно было попасть со стороны парадных комнат и со стороны коридора для прислуги, сейчас совершенно пустынного: все были заняты гостями.

Дверь, как и накануне, открылась сравнительно легко: сегодня де Ру действовал гораздо увереннее, чем вчера. Он успел потренироваться и был вознагражден благодарным взглядом и легким прикосновением руки к его локтю.

— Тише! — прошептала девушка, входя на цыпочках в заветное помещение.

Они плотно закрыли дверь и зажгли свечу.

— Начнем? — не повышая голоса, спросила герцогиня. — Уверена, что нужная нам книга лежит на самом видном месте.

И они приступили к поискам, хотя точнее было бы сказать, что искала в основном герцогиня. Де Ру гораздо лучше нее понимал, сколь велика опасность быть застигнутыми врасплох. Поэтому, неспешно разглядывая корешки книг в стенных шкафах, шевалье внимательно прислушивался к звукам, доносившимся из коридора и комнат.

Примерно час им никто не мешал. Окна кабинета выходили в сад, так что не было слышно, разъезжаются ли гости.

Сквозь чуть приоткрытые шторы из плотной бархатистой ткани был виден кусочек черного, ясного неба. Над Парижем повисла луна, только-только начавшая убывать после полнолуния. Ее свет казался де Ру мертвенным, неприятным. Может быть, это давало о себе знать внутреннее напряжение?

Герцогиня быстро и бесшумно открывала ящики секретера, старательно разглядывала каждую книгу.

Фабьен уныло наблюдал за действиями Анны-Женевьевы. Пожалуй, она и права. Книга должна быть здесь. Но нынче ночью они вряд ли ее обнаружат. Для того чтобы им улыбнулась удача, мало обыскать весь кабинет. Нужно проследить, что вообще читает герцог.

Де Ру вдруг посетила счастливая мысль.

— Ваше высочество, может быть, эта книга как-то связана со вкусами и привычками Мазарини? — шепотом воскликнул он.

Девушка тотчас оживленно подхватила:

— Да, да, вы правы! Я сама пришла к тому же выводу. Это то, что мой муж по своей воле никогда бы не взял в руки!

Переплет красного цвета… опубликованные финансовые отчеты о состоянии казны за 1641 год… А вот — итальянские слова.

— Может быть, книга на итальянском? — неуверенно предположила девушка.

Де Ру покачал головой.

— Этот язык не все знают. Он менее распространен, чем испанский.

Герцогиня задумчиво кивнула.

— Да, герцог плохо разговаривает по-итальянски. А мы с братом знаем и итальянский, и испанский…

Прошла еще четверть часа. Личико герцогини грустнело с каждой минутой.

— Да, нам сегодня не найти эту… — начала было она, но тут де Ру торопливо прижал палец к губам.

Анна-Женевьева замолчала на полуслове.

— Проведите его сюда! Я сейчас же иду к себе в кабинет! — донеслось со стороны гостиной.

Герцогиня метнулась к дверям и ахнула: они были закрыты. Видимо, легкого сквозняка оказалось достаточно для того, чтобы замок захлопнулся. Времени на возню с замком не было. Лонгвиль мог войти в любую секунду, ведь у него-то был ключ.

Фабьен в очередной раз порадовался тому, что, поселившись в этом доме, он постарался досконально изучить все его закоулки и переходы, а особенно расположение окон и дверей. Не медля ни секунды, он бросился к окну:

— Ваше высочество, сюда!

Высокое окно с низким широким подоконником скрывали тяжелые бархатные портьеры. Анна-Женевьева тотчас повиновалась своему верному слуге. Фабьен помог ей взобраться на подоконник, влез туда сам и задернул портьеру. И как раз вовремя: в замке повернулся ключ.

Де Ру снова приложил палец к губам, герцогиня кивнула. Она дрожала, вцепившись в руку Фабьену; и действительно, им обоим угрожала серьезная опасность. Если герцог обнаружит их на подоконнике, то не поверит никаким отговоркам. Что бы такое предпринять, если это случится? Самым лучшим выходом будет взять всю вину на себя, но как? Представить все дело так, будто он угрозами заставил герцогиню де Лонгвиль помогать ему обыскивать кабинета герцога? Сделать вид, что домогался ее высочества в таком оригинальном месте? Фабьен покосился на Анну-Женевьеву и уже не смог оторвать взгляда — она была прекрасна.

Шаги де Лонгвиля между тем прозвучали совсем близко, и герцогиня съежилась, как в ожидании удара. Но ничего не случилось: герцог просто прошел мимо окна и начал чем-то шуршать, вероятнее всего, бумагами на столе. Портьера была прикрыта неплотно, и если пригнуться, то можно было разглядеть, что делает Лонгвиль. Фабьен усилием воли оторвался от созерцания испуганной герцогини и прикинул, сможет ли он заглянуть в щель. Наверное, все-таки нет: если портьера колыхнется и герцог это заметит, усилия пойдут прахом, а пока у них есть какие-никакие шансы на благополучный исход дела.

Анна-Женевьева еще сильнее стиснула руку де Ру. Фабьен успокаивающе коснулся ее плеча, опустил взгляд и не пожалел об этом: пеньюар герцогини немного распахнулся, а низкий вырез тонкой сорочки открывал достаточно, чтобы поддаться искушению взглянуть, ведь шевалье таки не был монахом. Какая жалость, что тут довольно темно. Впрочем, надо благодарить судьбу и за такой подарок: когда еще окажешься на подоконнике в компании полуодетой герцогини де Лонгвиль!

Снова раздались шаги, голос одного из слуг произнес:

— Его высочество принц Конде! — И дверь опять хлопнула, отрезая Лонгвиля и его собеседника от внешнего мира.

Глаза Анны-Женевьевы округлились, губы беззвучно вымолвили: «Отец?» Де Ру молча покачал головой. Даже если герцогиня доверяет своему папочке, это не повод выскакивать на середину кабинета с криком: «Сюрприз!»

— Ну вот и вы, дорогой тесть. Долго же пришлось вас ждать.

— А вы весь извелись от ожидания, как я вижу. С такой неохотой уходили от госпожи де Монбазон, будто она действительно завладела вашим сердцем.

— Мое сердце принадлежит вашей дочери…

— А все остальные части тела — великосветским потаскушкам. Уж передо мной-то не старайтесь казаться святым, Лонгвиль.

Фабьен неотрывно смотрел в большие глаза Анны-Женевьевы. Шаги де Лонгвиля раздались совсем рядом, занавеска колыхнулась… Неужели герцог их заметил? Его жена, не выдержав нервного напряжения, с тихим вздохом обмякла в объятиях де Ру — тот едва успел ее подхватить. Герцогиня была в полуобморочном состоянии, и не напрасно: Лонгвиль все еще стоял рядом. Но герцог лишь поправил портьеру и отошел. Опасность миновала. Однако Анна-Женевьева не спешила приходить в себя, а Фабьен был не против, если она еще некоторое время побудет в таком состоянии. Пеньюар сполз с ее плеча, про сорочку де Ру старался не думать и, сжимая герцогиню в объятиях, чувствовал, как колотится ее сердце. Темные желания овладели Фабьеном. Чтобы отвлечься от них, шевалье постарался сосредоточиться на разговоре, невольным свидетелем которого он стал.

После некоторой паузы, во время которой слышалось бульканье вина, льющегося из бутылки в бокалы, Лонгвиль сказал:

— Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы обсуждать мой моральный облик. Я не стремлюсь попасть в святые и волен делать что хочу.

— Не будем ссориться. Прошу прощения, если уязвил вас — у меня нынче прескверное настроение, и я говорю непозволительные для светского человека вещи. Передайте мне бокал, будьте любезны.

Какое-то время мужчины молча смаковали вино.

— И какова судьба бумаги, которая нас всех так волнует? — осведомился принц. — Кажется, во время последней встречи у Гастона было решено, что искать ее будете вы, не так ли, любезный родственник?

— Это дело не одного дня! — раздраженно буркнул Лонгвиль.

Судя по звукам, он снова наполнял бокалы.

— Как правильно заметил аббат Ла Ривьер, слишком большой у нас выбор. Мне помнится, упоминались Мазарини, Нуайе, Шавиньи и Шарпантье.

— Превосходная память!

Раздались звуки шагов: кто-то из двух собеседников, наверное, Конде, стал неспешно прохаживаться по комнате.

— Но мне кажется, милейший герцог, что вы лишь ловко водите всех нас за нос и поисками не занимаетесь!

— Я только и думаю, как найти эту бумагу! — вскипел герцог. — В том-то и дело, что только я один, и больше никто! Скорее всего она находится у Нуайе.

— С чего вы взяли? — полюбопытствовал принц, отходя к окну.

Те, кто прятался на подоконнике, опять затаили дыхание. Особенно Анна-Женевьева: если бы между нею и отцом не было портьеры, его рука коснулась бы платья дочери, так близко он стоял. Между тем принц начал в задумчивости поглаживать складки занавеси.

— Да с того, милый тесть, что Нуайе вдруг стал настраивать королеву против Шавиньи и Мазарини! Я предполагаю, что бумага у него, и он в нужный момент рассчитывает ею воспользоваться, чтобы подставить и того, и другого. Королева делит регентство с Гастоном, а Гастон в знак благодарности делает Нуайе первым министром. Возможно, Нуайе метит еще выше и замахивается не на пост первого министра, а на разделение регентства с королевой. При любом из этих раскладов Мазарини может даже остаться в любимчиках у королевы и сохранить кардинальскую мантию. Если, конечно, итальянец подсуетится и найдет себе союзников. Кроме этого хитрого лиса Шавиньи, который на самом деле вовсе не является другом кардинала. Помните, как он пытался не допустить, чтобы Мазарини получил кардинальскую мантию?.. Кстати, мои люди обыскали дом Шарпантье, вскрыли все тайники. Бумаги там нет. Это точно.

— А я думаю, что бумага у самого Мазарини! — спокойно заметил Конде. — Иначе бы он не вел себя словно картежник, у которого в рукаве запасная колода карт…

— Мазарини блефует! — усмехнулся Лонгвиль. — Я ему не верю. Позавчера он плакался мне, что у него нет денег. Это у него-то! Да одно аббатство Корбье, которое покойный кардинал подарил ему за помощь в разоблачении заговора Сен-Мара, приносит на восемьдесят тысяч ливров годового дохода! Этот итальяшка через несколько лет будет богаче нас, помяните мои слова!