— О, привет, Олив. Я не знал, что ты здесь.

— А к кому ты тогда обращался?

Он задумчиво уставился в потолок.

— Правомерный вопрос.

Она сдула пыль с пальцев.

— Пап, как ты думаешь, сколько примерно книг в этой комнате?

— Тебе нужно приблизительное количество? — Мистер Данвуди осмотрел стены. — Двадцать стеллажей по девять полок в каждом, в среднем по сорок пять книг на полке? Около восьми тысяч ста книг — чуть больше или чуть меньше.

Словно играя на беззвучном фортепиано, Олив провела пальцем по ряду истрепанных корешков.

— А если тратить по тридцать секунд на каждую книгу? Просто пролистывать? Сколько времени надо, чтобы посмотреть все?

Мистер Данвуди с видимым удовольствием откинулся на спинку кресла.

— Тридцать секунд на книгу — выходит двести сорок три тысячи секунд, что эквивалентно четырем тысячам пятидесяти минутам или шестидесяти семи с половиной часам.

— Я так и думала, — кивнула девочка. — Очень много времени.

— «Много времени» — понятие относительное, — глубокомысленно заметил мистер Данвуди. — И само время тоже относительно.

Олив, которой такого рода вещи говорили столь же часто, как другим детям говорят, что надо чистить зубы, покорно кивнула.

— Ну, а как ты думаешь, не пора ли ужинать? Здесь и сейчас, в реальном времени?

Мистер Данвуди принюхался.

— Судя по запахам, я бы сказал, что да.

— Отлично.

Олив неловко сползла по лестнице. Ныло у нее не только тело, но и душа. Похоже, она ничуть не приблизилась к желаемому. И что еще хуже, воспоминание о том, как она брякнула: «В моем доме раньше жили ведьмы!» — совершенно незнакомому человеку заставляло ее задыхаться от досады на себя каждый раз, как она мысленно слышала собственный голос. Зачем же она выболтала этому мальчишке свой самый большой секрет?

— Пап, — сказала Олив, шагая вместе с отцом по коридору на восхитительный запах лазаньи, — если бы ты рассказал кому-то секрет и не был уверен, что этому человеку можно доверять, что бы ты сделал?

— Хм, — озадачился мистер Данвуди. — Непростая ситуация. Люди так непредсказуемы. Однако я бы сказал, что самый безопасный образ действий — привести обе части уравнения к единому знаменателю.

— Как это? — спросила Олив, которой почему-то две части уравнения представились на качелях.

— Если ты узнаешь об этом человеке такое, что он или она желает сохранить в тайне, вероятность того, что он или она раскроет твою тайну, уменьшится, поскольку человек вряд ли захочет рисковать своей.

— Разве это не шантаж? — удивилась Олив, отодвигая стул от стола.

— Я бы сказал, это больше похоже на третий закон Ньютона, — уточнил мистер Данвуди, тщательно поправляя подставку так, чтобы она оказалась параллельна краю столешницы. — На каждое действие существует равное противодействие.

— Я их уже поправила, милый, — сказала миссис Данвуди, неся противень с лазаньей к столу.

— Да, любовь моя. Но ты же знаешь, как я отношусь к параллельным линиям…

Миссис Данвуди улыбнулась:

— В их совершенстве кроется их уникальность.

— И то же самое я думаю о тебе, — сказал мистер Данвуди, целуя ладонь жены.

Олив со вздохом уронила голову на тарелку.

Глава 5

Той ночью она едва могла спать. В мозгу роем вились коротенькие сновидения, в полузабытье врывались летающие стопки книг и перевернутые слова в зеркалах. Иногда там было написано что-нибудь вроде: «Книга заклинаний спрятана в блубкепуке» или иная ерунда. А иногда надписи гласили: «В моем доме раньше жили ведьмы!» и на глазах у Олив отражались все в новых и новых зеркалах, превращаясь в огромную паутину, сотканную из одних и тех же слов. Паутина опутывала ее. Девочка застревала в ней, пришпиленная к месту, не в силах вырваться. Только гримуар мог ей помочь. Спасти ее. И спасти Мортона. Она должна была найти книгу раньше, чем ее найдет кто-нибудь другой. Олив заколотила руками и ногами, сердце зашлось в панике… КНИ-ГА, стучало оно, отдаваясь эхом у нее в голове. КНИ-ГА КНИ-ГА КНИ-ГА КНИ-ГА.

Послышалось громкое шипение.

Вздрогнув и проснувшись, девочка обнаружила, что яростно ворочается в постели. Горацио, который любил спать у нее в ногах, смотрел с пола горящим взглядом.

— Извини, Горацио, — прошептала Олив. — Мне снился кошмар.

— Я это заметил, — фыркнул кот. — Что ж, не беспокойся обо мне. Хотя, конечно, во сне приземляться на лапы несколько труднее.

— Извини, — снова шепнула она.

Горацио запрыгнул обратно на кровать, оставив ногам Олив достаточно места.

— Я сегодня сделала глупость, — сказала девочка, подняв Гершеля, своего потертого плюшевого медведя, и крепко прижав его к груди.

— Подумать только, — пробормотал кот.

— И теперь не могу заснуть, потому что никак не забуду об этом.

— Очень продуктивное занятие, — сказал Горацио, устраиваясь в складках одеяла.

— У миссис Дьюи живет мальчик, — продолжала Олив, чем вызвала у кота раздраженный вздох. — Это он спросил меня о существовании заклинаний. Но он спросил только потому, что… — Олив сбилась на смущенное бормотание, — …потому что я сказала ему про МакМартинов.

Горацио резко повернулся.

— Что конкретно ты ему сказала?

— Просто, что раньше здесь жили ведьмы. Я даже не называла имен. — Олив потерлась подбородком о голову Гершеля — обычно это ее очень успокаивало. Но почему-то не сегодня. — Не знаю, зачем вообще начала об этом говорить.

Мгновение Горацио молча смотрел в окно. Лунный свет отражался в его глазах, отчего они светились, будто далекие костры.

— Говоришь, этот мальчик живет с миссис Дьюи?

— Да. Его зовут Резерфорд Дьюи.

— Тогда тебе не стоит особенно об этом беспокоиться, — подытожил Горацио, уткнувшись носом в одеяло.

— Но я все равно беспокоюсь! — возразила Олив. — Никак не могу перестать об этом думать. — Она осторожно тронула шерстку кота пальцем ноги. — Горацио, я точно больше не засну. Давай сходим навестить Мортона? Совсем ненадолго? Пожалуйста!

Горацио отодвинулся от пальца.

— Ну пожалуйста!

Кот сурово посмотрел на Олив:

— Если я тебя отведу, ты обещаешь, что остаток ночи не станешь спихивать меня на пол?

— Да. Я даже лягу поперек кровати.

— Хорошо! — Горацио легко спрыгнул на половицы и исчез за дверью. Девочка поспешила за ним, только обернулась на секундочку, чтобы укрыть Гершеля одеялом.

Коридор второго этажа освещали лишь квадраты лунного света, льющегося из далеких окон. Горацио бежал по толстому ковру совершенно беззвучно. Олив на цыпочках кралась следом, прислушиваясь к скрипам и шорохам дома и стараясь занимать в темноте как можно меньше места.

Они остановились перед изображением Линден-стрит.

— Хватайся, — скомандовал Горацио.

Олив взяла его за хвост, и в то самое мгновение, как пальцы коснулись кошачьего меха, картина ожила у нее на глазах. По укутанной туманом траве побежали волны легкого ветерка. Далеко-далеко в окнах домов, дрожа, замерцали огни. Горацио перепрыгнул через раму, увлекая за собой Олив. Со знакомым ощущением, словно она скользит в теплом желе, девочка просунула в полотно голову, потом плечи, а следом вся целиком нырнула за нижнюю планку рамы.

Оказавшись по ту сторону картины, она плюхнулась в росистую траву. Рама висела в воздухе над головой. Горацио, который, конечно же, аккуратно приземлился на лапы, уже направился по мягкому зеленому холму в сторону улицы. Там, будто радушные маяки, светились фонари. Олив встала и поспешила за ним.

В мире Мортона всегда царил вечер. Нарисованную Линден-стрит окутывали блеклые, туманные сумерки, небо никогда не темнело и не светлело. На этой улице никто не спешил ложиться спать, садиться за ужин, надевать пижаму. На самом деле, поскольку большую часть людей заманили в эту картину Олдоса МакМартина прямо из постелей, они все и так уже были одеты в домашнюю одежду.

Когда Олив оказалась здесь в первый раз, на улице царила зловещая пустота, а через крошечные окошки в закрытых дверях на нее недоверчиво глядело множество лиц. Теперь люди глядели на нее с доброй улыбкой. Во многих окнах через задернутые шторы пробивался приглушенный свет свечей или лампы. Несколько человек даже сидели у себя на верандах, поскрипывая качелями в серебристом тумане. Один старик в ночном колпаке приветственно поднял руку. Олив помахала в ответ.

Горацио быстро бежал по тротуару мимо пустого участка, где стоял бы большой каменный дом, если бы Олдос МакМартин его нарисовал, к высокому сероватому зданию по соседству.

— Я иду искать! — крикнул кто-то.

Олив подскочила. Горацио ощетинился.

За углом серого дома раздался смех. Почти не задумываясь, Олив пригнулась в росистой траве, стараясь, чтобы ее не было видно. Мгновение спустя вдоль стены пронесся маленький мальчик в длинной белой ночной рубашке, тяжело дыша и хихикая, с вытянутой вперед рукой, словно пытался поймать что-то прямо у себя перед носом. Почти белоснежные волосы мальчика вихрами торчали в разные стороны, а круглое бледное лицо напоминало улыбающуюся луну.

Хорошенько размахнувшись, мальчик хлопнул ладонью по воздуху перед собой, споткнулся о подол ночной рубашки и со смехом растянулся на траве.