Жан-Филипп Арру-Виньо
Новые расследования в школе
В поисках золотой саламандры
1. Последний день школы
Шёл последний учебный день, я заканчивала седьмой класс, и мне хотелось выть от тоски.
Терпеть не могу конец года! Конечно, это глупо, ведь я так ждала каникул. И вот они совсем рядом, а я бы всё отдала за то, чтобы отмотать учебный год обратно к началу.
Родители мне всё время говорят:
— Матильда! Ты сама не знаешь, чего хочешь!
И они, конечно, правы.
Но летние каникулы — это как новогодние подарки, о которых долго мечтал. Сначала каждое утро проходишь мимо витрины магазина, сгораешь от нетерпения, а потом, когда обнаруживаешь свою мечту под ёлкой, не знаешь, что с ней делать, и вот она уже лежит в дальнем углу шкафа или ящика с игрушками…
Наша старая добрая школа Шатобриана была уже наполовину пуста. Группки растерянных учеников слонялись по чересчур просторному двору. Учебники мы сдали, и школьные рюкзаки болтались за спинами, как сдутые воздушные шарики. Мрачная картина… Так и хочется вернуться в класс и написать какую-нибудь контрольную!
Тут я заметила Реми — под большим каштаном, в компании интернатских ребят. Он двинулся ко мне, небрежно жонглируя футбольным мячом.
— Здоров, Матильда, — сказал он и перекинул жвачку из-за одной щеки за другую. — Ты Пэ-Пэ не видела?
Реми Фарамон живёт в общежитии при школе. Он напускает на себя крутой вид: шнурки на кроссовках развязаны, джинсы все в дырках… А потом как шмыгнёт носом, как утрёт его рукавом рубашки — и сразу хочется протянуть ему платок и вообще как-нибудь о нём позаботиться. На педсовете в конце года (я присутствовала на нём как представитель нашего класса) мне пришлось побороться, чтобы Реми перевели в восьмой.
— Удивительный ты субъект, Фарамон, — заметил тогда Пэ-Пэ со свойственной ему добротой. — Я бы даже сказал, уникальный. Насколько мне известно, ты — первый неандерталец, который собирается сдавать экзамены на получение аттестата!
Что до самого Пэ-Пэ, то он гений. По крайней мере, лично он в этом совершенно уверен. С тех пор как ему исполнилось два года, он копит на собственную статую, которая будет стоять посреди школьного двора. Статуя в полный рост, как памятник Наполеону: рука покоится где-то в области печёнки, а внизу подпись: «Пьер-Поль Луи де Жанвье, почтивший своим неслыханным умом школьные скамьи сего скромного учреждения».
— Странно, — протянул Реми, когда я отрицательно качнула головой. — Я его уже три дня не видел. Даже в столовую не спускается, а это уж совсем на него не похоже.
— Я думала, вы с ним ночуете в одной спальне.
Реми фыркнул.
— Пэ-Пэ — в одной спальне с простыми смертными? Как же! Он так загордился из-за своих итоговых оценок, что его аж раздуло… И представь себе, добился, чтобы ему выделили отдельную комнату. Неделю назад перебрался туда со всеми вещами и теперь живёт в Морге.
Моргом интернатники называют школьный лазарет, маленькую комнатку с кроватью и умывальником рядом с кабинетом школьной медсестры мадам де Сталь.
— Может, он заболел? — предположила я, сама не слишком веря в эту версию.
— Ага, как же! Воспалением наглости и пороком нахальства! Просто забыл про нас с тобой, вот и всё.
В эту секунду прозвенел звонок — было восемь, и начинался первый урок последнего школьного дня.
— Эй, жених и невеста, вы на урок идёте? — крикнул кто-то. — Или так и будете обниматься?
— Филибер, — заорал в ответ Реми. — Ещё одно слово, и я тебе так вмажу, что подводная маска на лицо не налезет!
Мы переглянулись. Обоим одновременно пришла в голову одна и та же мысль.
— Может, навестим его по-быстрому?
С восьми до девяти у нас математика с месье Пиньо. Учителям в последний день работать хотелось не больше, чем нам — учиться, и я прекрасно знала, из чего будет состоять утренняя половина учебного дня: игра в слова, кроссворды, а потом ещё немного игры в слова… Картина не менялась уже примерно неделю, и я чувствовала, что скоро не выдержу и лопну от скуки. К тому же классного журнала уже несколько дней не было видно, так что никто не заметит, если мы прогуляем.
Реми огляделся по сторонам: двор постепенно пустел, и надсмотрщики [Во французских школах к классам бывают приставлены воспитатели-надсмотрщики, которые следят за порядком на переменах и за тем, чтобы в интернате после отбоя никто не шумел и не бегал по школе. (Здесь и далее, кроме оговорённых случаев, — примеч. пер.)] тоже уже разошлись.
— Почему бы и не навестить? — проговорил он и потёр руки, мстительно прищурившись. — Дежавю стянул мой суперножик с восемью лезвиями. Я с удовольствием попрошу его, чтобы вернул ценную вещь, — очень вежливо, разумеется…
Ура, мы снова соберёмся все вместе — при этой мысли настроение моё сразу улучшилось. Мы втроём пережили за этот год такие приключения, после которых предстоящие каникулы казались просто скукой смертной [См. книгу «Расследования в школе».]. Надо воспользоваться моментом, пока мы ещё здесь. Завтра всё закончится, и тоска продлится до самого сентября.
Ну, то есть я так думала… Как же сильно я ошибалась!
2. Изобретение Пэ-Пэ
Лазарет мадам де Сталь находится под самой крышей. Чтобы туда попасть, нужно было пройти по решётчатой галерее на втором этаже, толкнуть маленькую дверцу и подняться по старенькой шаткой лестнице, пропахшей эфиром и мазью от ушибов.
И как вообще Пьер-Поль может жить, когда вокруг так воняет лекарствами?
— Да тут всё ясно! — отозвался Реми. — Он готовится к тем временам, когда его гениальный мозг будет храниться в банке с формалином в музее естественных наук.
Вообще-то я не слишком впечатлительная, но запах медпункта всякий раз вызывает у меня неприятные воспоминания о зубоврачебном кресле и ветрянке.
К счастью, мадам де Сталь на месте не было, и мы быстренько на цыпочках пересекли кабинет и подошли к двери с матовым стеклом, за которой располагалась комната-изолятор — тот самый Морг, где Пьер-Поль устроил себе штаб.
— Ничего не чувствуешь? — спросила я, принюхиваясь.
— Как же не чувствую, лекарствами несёт.
— Да я не про это! Похоже, что-то горит…
— А, правда. Кажется, это из комнаты Пэ-Пэ.
Мы толкнули дверь и застыли на пороге, поражённые увиденным.
Комната была наполнена едким чёрным дымом, он лез в глаза и не давал толком разглядеть, что там вообще происходит. В углу стояла маленькая газовая горелка, и на ней что-то ужаривалось до состояния угольков. Жилую комнату это помещение напоминало весьма отдалённо — больше было похоже на склад, куда натащили кучу немыслимых предметов: парашютную ткань, спиральные пружины, непарные ботинки, альпинистские ледорубы, банки сардин в масле и миллион других вещей, ещё более удивительных…
Посреди всего этого, завернувшись в нечто вроде мешка, подпрыгивал и приглушённо стонал чей-то тёмный силуэт со шлемом космонавта на голове.
Мы выключили горелку, настежь распахнули окно и только тут узнали наконец Пьер-Поля.
— Господи, Пэ-Пэ, что ты творишь? — воскликнул Реми. — Решил нарядиться страсбургской колбаской?
Колбаска в ответ несколько раз сдавленно охнула, Пьер-Поль рухнул на кровать и стал извиваться подобно дождевому червю. Иллюминатор шлема постепенно запотевал, и за туманным стеклом с ужасом округлялись глаза, похожие на двух золотых рыбок в банке с мутной водой.
— Реми, скорее! Он задыхается!
Реми схватил чайную ложечку и её обратным концом поотковыривал кнопки, которыми иллюминатор крепился к шлему. Бедняга Пэ-Пэ был на свободе.
— Спасибо вам, друзья, — произнёс он, тяжело отдуваясь. — Если бы не вы, я бы погиб.
Тут мы с Реми не выдержали и расхохотались. У Пьер-Поля был такой гордый вид: на голове — шлем с откинутым забралом, а всё тело до самого подбородка закутано в спальный мешок. Мы помогли ему выбраться и обнаружили, что под мешком наш друг одет в пижаму. Со шлемом вышло сложнее: Реми тянул его изо всех сил, чуть шею Пьер-Полю не свернул, но защитный головной убор держался так прочно, будто его привинтили.
— Я вижу только один выход, — заявил Реми. — Пилить.
Пэ-Пэ вздрогнул от ужаса.
— Но ведь это нормальное физическое явление, — забормотал он. — Видимо, просто голова под давлением раздулась.
Реми на это заметил:
— Вообще-то за то время, что ты провёл в шлеме, твой гениальный мозг стал, наверное, похож на вакуумную упаковку телячьей печёнки… Какая потеря для человечества!
— Может, объяснишь, зачем ты всё это на себя нацепил? — предложила я.
— Вы ничего не смыслите в науке — и вряд ли меня поймёте, — сердито проворчал Пэ-Пэ. — Кто-нибудь, подайте мне, пожалуйста, очки! Спасибо… Боюсь, с вашими средними умственными способностями не постичь того, что вы сейчас услышите, но если коротко, то я проводил тестирование опытного образца.
— Опытного образца?
— Это был первый в мире тотальный спальный мешок. Моё личное изобретение, которое я планирую запатентовать.
— Ну, судя по всему, патентовать пока ещё рановато, — заметила я.
— Согласен… Пока что имеются кое-какие мелкие недоработки, но я их очень скоро отрегулирую, и вы сможете гордиться тем, что ассистировали при первых испытаниях изобретения, которое произведёт настоящую революцию в сфере походного инвентаря.