Жан-Кристоф Гранже

Империя Волков

Присцилле посвящается

Часть I

1

— Красный.

Анна Геймз чувствовала растущее беспокойство.

Тест не представлял для нее никакой опасности, но мысль о том, что в эту минуту кто-то может что-то прочесть в ее мозгах, вселяла неосознанную, но глубокую тревогу.

— Синий.

Она лежала на оцинкованном столе, в центре погруженной в полумрак комнаты. Голова ее покоилась внутри белой трубы томографа. Прямо над ее лицом было укреплено зеркало, на которое проецировались маленькие квадратики. Анна должна была просто называть вслух цвета.

— Желтый.

Через капельницу в левую руку поступала разведенная в воде контрастная жидкость, позволявшая врачу фиксировать приливы крови к мозгу.

Один цвет сменял другой. Зеленый. Оранжевый. Розовый… Потом зеркало потухло.

Анна лежала неподвижно, вытянув руки вдоль тела, как в саркофаге. В нескольких метрах слева она различала размытый силуэт стеклянной кабины, где находились Эрик Акерманн и ее муж Лоран.

Анна представляла, как они отслеживают на экранах деятельность нейронов ее мозга, и чувствовала себя объектом слежки. Как будто грабители влезли ей в башку и вот-вот изнасилуют.

В наушнике раздался голос Акерманна:

— Очень хорошо, Анна. Теперь квадратики оживут. Ты должна будешь просто описывать их движения, используя в каждом случае всего одно слово: вправо, влево, вверх, вниз…

Геометрические фигуры тут же ожили, складываясь в изящную текучую разноцветную мозаику, похожую на аквариум с крошечными рыбками. Анна сказала в микрофон:

— Вправо.

Квадратики сместились к верхней границе рамки.

— Вверх.

Так продолжалось несколько минут. Анна произносила слова медленно и монотонно, пребывая во власти оцепенения.

Жар, исходивший от зеркала, еще больше притуплял чувства.

Скоро она соскользнет в сон.

— Так, замечательно. — Голос Акерманна в наушнике вернул Анну к реальности. — Теперь я прокручу тебе историю, рассказанную на разные лады. Слушай каждую интерпретацию очень внимательно.

— Что я должна говорить?

— Ничего! Ни слова. Просто слушай.

Через несколько секунд зазвучал женский голос. Текст произносился на иностранном языке, судя по звучанию — восточном.

Короткая пауза. И снова та же история, теперь — по-французски, но без соблюдения каких бы то ни было правил: глаголы употреблены в неопределенной форме, артикли не согласованы…

Анна попыталась разобраться в этом нелепо-нескладном языке, но зазвучала следующая версия. Какие-то дикие, бессмысленные слова вплетались во фразы… Что все это значит?

Внезапная тишина почти оглушила Анну, еще глубже вдавив ее во тьму тесной трубы томографа.

И снова Акерманн:

— Следующий тест… Ты слышишь название страны и сразу же называешь столицу.

Анна хотела ответить, что поняла, но в наушнике уже звучало первое название:

— Швеция.

Она мгновенно ответила:

— Стокгольм.

— Венесуэла.

— Каракас.

— Новая Зеландия.

— Окленд. Нет: Веллингтон.

— Сенегал.

— Дакар.

Названия городов всплывали в памяти автоматически, но Анна была довольна своими результатами: значит, ее память не совсем утрачена. Но что видят на экранах Акерманн и Лоран? Какие зоны ее мозга активируются?

— Последний тест, — объявил невропатолог. — Перед тобой появляются лица людей, и ты их называешь по именам — громко и максимально быстро.

Она где-то читала, что самый простой знак — слово, жест, визуальная деталь — может стать спусковым механизмом фобии, тем, что психиатры называют тревожным сигналом. В ее случае таким «звоночком» стало слово «лицо». Анна задыхалась, в желудке начались спазмы, руки-ноги одеревенели, в горле саднило…

На зеркале возник черно-белый портрет женщины. Белокурые локоны, надутые губки, родинка на верхней губе. Это легко:

— Мэрилин Монро.

Фотографию сменила гравюра. Угрюмый взгляд, квадратная челюсть, волнистые волосы:

— Бетховен.

Круглое, гладкое, как бонбоньерка, лицо, узкие, в лучиках морщин, глаза:

— Мао Цзэдун.

Анна удивлялась легкости узнавания. Новые лица: Майкл Джексон, Джоконда, Альберт Эйнштейн… Она словно смотрела на проблески «волшебного» фонаря. И отвечала уверенно, без задержки. Волнение отступало.

Но внезапно произошел сбой: мужчина лет сорока, моложавый, глаза навыкате. Белокурые волосы и светлые брови подчеркивали юношески застенчивое выражение лица.

Страх электрической волной прокатился по телу, причиняя ей почти физическую боль. Лицо на портрете было чем-то знакомо, но никакое имя, никакое четкое воспоминание с ним не связывалось. Ее память превратилась в черный туннель. Где она видела это лицо? Он актер? Или певец? Или просто случайный встречный? На зеркале появилась фотография человека в круглых очках, теперь в полный рост. Анна произнесла пересохшими губами:

— Джон Леннон.

Леннона сменил Че Гевара, но Анна произнесла:

— Эрик, подожди!

Калейдоскоп продолжал крутиться. Сверкнул кислотно-яркими красками автопортрет Ван Гога. Анна схватилась за микрофон:

— Прошу тебя, Эрик!

Изображение застыло. Анна ощущала, что свет и тепло, исходящие от зеркала-экрана, отражаются от ее кожи. Выдержав паузу, Акерманн спросил:

— Что такое?

— Человек, которого я не узнала, кто он?

Врач не ответил. На зеркальной поверхности заблестели разноцветные глаза Дэвида Боуи. Анна приподнялась и произнесла чуть громче:

— Эрик, я задала тебе вопрос: кто это был?

Экран погас. Глаза мгновенно привыкли к темноте. Анна поймала в стекле потухшего прямоугольника свое отражение: бледная как смерть, осунувшаяся. Лицо покойницы.

Акерманн наконец ответил:

— Это был Лоран, Анна. Лоран Геймз, твой муж.

2

— Когда начались эти провалы в памяти?

Анна не ответила. Было около полудня: ее тестировали все утро. Рентген, сканирование, ЯМР [Ядерно-магнитный резонанс. (Здесь и далее прим. перев.)] и, наконец, исследование в трубе томографа… Она чувствовала себя опустошенной, обессилевшей, потерянной. И вид этого кабинета не улучшал ее самоощущения: узкая, без окон, комната, слишком ярко освещенная; повсюду на стальных стеллажах и навалом на полу — папки, заведенные на пациентов. На стенах — гравюры, изображающие обнаженный мозг и бритые головы, разрисованные пунктирными линиями и напоминающие схему разделки мясных туш. Все, что ей сейчас было бы нужно, это…

Голос Эрика Акерманна прервал размышления Анны:

— Так сколько времени это продолжается?

— Больше месяца.

— Уточни, пожалуйста, ты помнишь, когда это случилось впервые?

Конечно, она помнила: как бы она могла забыть такое?

— Четвертого февраля. Утром. Я выходила из ванной. И столкнулась в коридоре с Лораном. Он собирался на работу. Улыбнулся мне. Я едва не подпрыгнула от изумления — не знала, кто этот человек!

— Ты его совершенно не узнала?

— В первую секунду — нет. Потом все встало на свои места, в голове прояснилось.

— Опиши мне точно, что ты почувствовала в то мгновение.

Анна едва заметно повела плечами, прикрытыми шарфом в черных и золотисто-коричневых тонах.

— Ощущение было странное, неуловимое. Как «дежа вю». Сбой длился всего мгновение, — Анна щелкнула пальцами, — а потом все наладилось.

— Что ты подумала в тот момент?

— Отнесла все на счет усталости.

Акерманн что-то записал в блокнот и задал следующий вопрос:

— Тем утром ты рассказала о случившемся Лорану?

— Нет. Я не придала этому значения.

— Когда произошел второй сбой?

— Неделю спустя. Потом они стали повторяться.

— И всегда были связаны с Лораном?

— Да.

— Но ты каждый раз все-таки узнавала его?

— Да. Но постепенно этот сбой… Не знаю, как объяснить… Пожалуй, он длился все дольше.

— И тогда ты поговорила с Лораном?

— Нет.

— Почему?

Анна скрестила ноги, положила руки на колени, обтянутые темным шелком юбки, — они напоминали сейчас двух птиц с бледным оперением.

— Мне показалось, это только осложнит ситуацию. И потом…

Невропатолог поднял на нее глаза. Золото рыжих волос отразилось в стеклах очков.

— Да?

— Нелегко признаться в подобном мужу. Он…

Анна спиной чувствовала присутствие мужа — он стоял за ее стулом, прислонившись к металлическому стеллажу.

— Лоран становился для меня чужим.

Врач, почувствовав смятение Анны, предпочел сменить тему:

— С другими людьми проблема узнавания возникает?

— Иногда… — Анна колебалась. — Но очень редко.

— С кем, например?

— С торговцами в квартале. И на работе. Я не узнаю некоторых клиентов, причем постоянных.

— А друзей?

Анна сделала рукой неопределенный жест.

— У меня нет друзей…

— Как обстоит дело с членами семьи?

— Мои родители умерли. Остались только дяди и двоюродные братья где-то на юго-западе страны. Мы не видимся.

Акерманн сделал еще несколько пометок в блокноте. Его лицо, застывшее, как резиновая маска, не выдавало никаких эмоций.

Анна терпеть не могла этого типа: близкий друг семьи Лорана, он иногда ужинал в их доме, но в любых обстоятельствах хранил ледяную невозмутимость. Конечно, если никто не затрагивал его излюбленной темы — работы мозга и системы когнитивного общения человека. Тогда все мгновенно менялось: он возбуждался, воспламенялся, размахивал длинными ручищами в рыжих волосах.