— Сейчас мы прочтем мантру покоя для Сюзанны.

Рыжая девушка сидела на ковре, скрестив ноги и разведя колени; из-под натянутой на них короткой туники выглядывал шелковистый белый треугольник — трусики, отороченные кружевом.

— Повторяй за мной.

Как же… поповторяешь тут…

Каждый раз, как взгляд Эрве падал на эластичную белую ткань, его словно током ударяло. И чудилось потрескивание электрических разрядов, безжалостно пронизывающих его тело.

30

— Где ты пропадал?

— Извини, проспал.

Эрве явился в четверть двенадцатого и застал Жан-Луи в каком-то странном возбуждении, дрожащего и, как пить дать, напиханного амфетаминами.

Заведение «У Мартена» было «кафе-лавкой», располагалось на улице Вожирар, в самом начале бульвара Сен-Мишель, и принадлежало некоему овернцу. Там можно было купить кофе, дрова, уголь, а также позволить себе рюмочку «Кот-дю-Рон» за двадцать пять сантимов.

Эрве не пил спиртного, но узнал об этом заведении в начале мая: оно приглянулось студентам Сорбонны, особенно хиппи. Интересно, почему Жан-Луи выбрал для встреч именно этот «приют волосатиков»?.. Загадка.

— Ну и как, хорошо выспался? — спросил старший брат.

— Да какой там сон!

— Ладно, я пошутил.

Он выложил на деревянный стол обе руки и с ходу объявил:

— Вчера вечером я допросил подружек Сюзанны — Сесиль и Николь.

— Ну и как, удачно?

Мерш раскурил «житан».

— Что ты имеешь в виду?

— Надеюсь, ты не очень их прессовал?

— Ровно столько, сколько нужно.

— Иногда ты бываешь чересчур груб.

Жан-Луи перегнулся через стол. Дым сигареты, окутавший сыщика, придавал ему вид дракона или еще какого-нибудь сказочного чудовища, возникшего из жерла вулкана.

— Слушай меня внимательно, сопляк. Мне плевать, что ты вздыхаешь по той или по другой из двух этих надутых индюшек.

— Я никогда не говорил ничего подобного!

— Да брось, ты что — за дурака меня держишь?

Эрве стиснул свою чашку так, что едва ее не раздавил. А брат продолжал:

— Я веду криминальное расследование. Это очень серьезное дело. Я должен изловить эту сволочь и, уж поверь, добьюсь своего. Так что мне сейчас недосуг терять время на признания влюбленного студентика, о’кей?

Эрве втянул голову в плечи:

— О’кей.

Из дальнего конца зала доносился звон шариков флиппера и гнусавый голос диктора, передававшего по хрипящему радиоприемнику «вчерашние события». Ничего интересного в них не было.

Жан-Луи подводил итог своим допросам. Но Эрве никак не удавалось сосредоточиться, он был в полной отключке. Смерть Сюзанны. Бульвар Инвалидов. Встреча с Николь — такая интимная, такая нежданная. И эта похоронная буддистская церемония с воскурениями ладана и белыми трусиками…

— Эй, ты меня слушаешь?

— А? Да-да…

— Повторяю: я никак не могу составить представление об этой девчонке. Она была неисправимой фанаткой революции и одновременно спала со всеми подряд.

— Можно быть стойкой революционеркой и при этом иметь любовников, — возразил Эрве. — Это никак не влияет на твое расследование.

Жан-Луи сильно затянулся сигаретой и поставил локти на стол.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И начнем мы именно с этого.

— С чего «с этого»?

— С ее парней. Вот ты, например, считал ее потаскушкой?

Эрве почувствовал, что краснеет. Если Сюзанна и меняла мужиков как перчатки, то он в ее списке не значился. Да и ни в каком другом тоже.

— Мне об этом ничего не известно, — упрямо сказал он.

Мерш заказал еще два кофе. Вид у него и вправду был перевозбужденный. После возвращения из Алжира Жан-Луи увлекся наркотой — правда, не слишком вредной, не такой, от которой засыпают на ходу или бредят. И не той, которая производит в мозгу нечто вроде взрыва и вдобавок вызывает бешеное сердцебиение, превращая человека в подобие электрического бильярда.

Сыщик закурил новую сигарету — «житан» без фильтра — и обратил к брату улыбку, зловещую, как взведенный курок.

— Тебе какая из них приглянулась? Небось рыжая?

Эрве не ответил; он судорожно сжал кулаки, скрытые в карманах, словно в боксерских перчатках.

— Ну, вообще-то, она ничего из себя… Но это не мой тип.

Эрве бросил с презрением:

— А у тебя, значит, есть свой тип?

— Как сказать… во всяком случае, я не люблю таких — плоских как доска.

— Надеюсь, ты не сообщил ей, что мы с тобой братья?

— Не волнуйся, я умею хранить тайны. И мне…

Внезапно Мерш жестом приказал ему замолчать. Он вскочил и прибавил звук транзистора, лежавшего на стойке.

«В настоящий момент премьер-министр ведет переговоры с профсоюзами. Все это свидетельствует о том, что Жорж Помпиду готов к значительным уступкам…»

Эрве искоса наблюдал за братом: значит, Жан-Луи, приникшего к транзистору, волнует эта майская заваруха? Вообще-то, удивительно…

Сам он окончательно во всем этом разочаровался…

«С тех пор как персонал ORTF [ ORTF (Office de Radiodiffusion Television Francaise) — Радиокомитет при Министерстве информации, существовавший в 1964–1974 годах.] начал забастовку, число забастовщиков во Франции достигло девяти миллионов человек. Города организуют забастовочное движение по всей стране, а их комитеты распределяют талоны на бензин и даже специальные жетоны…»

Эрве снова погрузился в мечты: он никак не мог забыть свой визит на бульвар Инвалидов. Там они с Николь не меньше четверти часа повторяли одну и ту же мантру, держась за руки…

Oмм… Омм… Омм…

Sarvesham Svastir Bhavatu
Sarvesham Shantir Bhavatu
Sarvesham Poornam Bhavatu
Sarvesham Mangalam Bhavatu…

— Это такое благословение, — объяснила Николь.

Но его благословением стал белый трикотажный треугольничек, выглядывавший из-под рубашки в запретном, укромном местечке. Эрве стыдился своих пошлых мыслей, но сейчас он уже не был прежним сентиментальным дурачком, которого проще простого обвести вокруг пальца, этаким пятым колесом в телеге. Теперь он был мужчиной, вожделевшим эту женщину, самцом, жаждущим овладеть своей добычей. А что — недурно же сказано? И он чувствовал себя в этой новой роли вполне свободно.

— Эй, очнись! Совсем замечтался?

Эрве пришлось еще раз встряхнуться и забыть эти мысли. Жан-Луи вернулся на свое место и поставил на стол две новые чашки кофе.

— Извини, задумался. Никак не очухаюсь после вчерашнего.

— О’кей. Я спрашивал, припомнил ли ты…

— Что именно?

— Когда ты в последний раз видел Сюзанну живой?

— Да, вспомнил. И что?

— Она не показалась тебе встревоженной или напуганной?

— Вовсе нет. Сюзанна была очень увлечена демонстрациями, участвовала во всех, какие были. И при этом всегда такая веселая, в отличном настроении.

— Она не чувствовала, что за ней следят, что ей что-то угрожает?

— Нет… во всяком случае, мне она ничего такого не говорила.

— А ты никогда не встречал ее с каким-нибудь странным парнем?

— Странным… в каком смысле?

— Ну, из тех, что слишком назойливо пристают к девушкам. Кроме тебя, разумеется.

Эрве пожал плечами:

— Нет, ничего такого я не замечал.

— Например, парень, проявлявший чрезмерную жестокость к полицейским во время демонстраций?

— Да чем ты только занимался в последние недели? — гневно вскричал Эрве. — Студенты и ажаны устраивали мордобой чуть ли не каждый вечер, и уж поверь мне — ваши были куда более жестоки, чем наши!

— Ну разумеется! — И Жан-Луи бросил на стол несколько монет. — Ты знаком с кем-нибудь из Школы изящных искусств?

— А при чем тут изящные искусства?

— Дело в том, что Сюзанна по вечерам работала в мастерской трафаретной печати при этой школе. И я сильно подозреваю, что там-то она и кадрила своих кавалеров.

Этого Эрве не знал. Да он и вообще мало что знал об этой троице подружек, просто хорошо чувствовал себя рядом с ними. Но теперь с этим покончено. Навсегда.

— Ты действительно предполагаешь, что убийца Сюзанны — студент? — спросил он, вставая из-за стола.

Мерш поднял палец:

— Я ничего не предполагаю. Это первое правило сыщика: никаких предположений. А ты с кем-нибудь там знаком?

— Возможно, кое-кого знаю. Только я не уверен, что он сейчас там, и…

— Тогда пошли.

Эрве посмотрел на шагавшего к двери Мерша; он восхищался разбойничьими повадками старшего брата, его уверенностью в себе и силой, скрытой под кожаной курткой. Да, он восхищался всем этим… и в то же время завидовал.

— Чертов легаш! — пробормотал Эрве и поспешил следом.

31

Народная Школа изящных искусств на улице Бонапарта была защищена не хуже любой крепости: студенты боялись вторжения спецназа и «фашистов», не говоря уж о проникновении сыщиков.

У входа, перед решетчатыми воротами просторного мощеного двора, полагалось предъявить пропуск. Жан-Луи Мерш опасался обыска: у него было при себе служебное оружие — «браунинг FN-1910» (так называемый M10), шестизарядный 9-миллиметровый пистолет-полуавтомат, — но Эрве сказал охранникам, что идет к некоему Демортье, и это имя послужило сезамом: их обоих тотчас же пропустили.

Все студенты высыпали во двор. Несколько парней вешали лозунг «ЗАБАСТОВКА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!», другие расклеивали афиши — подъезд превратился в трибуну для «народных выступлений». Мерш взглянул наверх, и ему показалось, что бюсты великих людей, венчавшие портал, напоминают отрубленные головы. Что ж, всё в духе времени…