Жан-Кристоф Гранже

Пассажир

Мишель Рока-Фелиппо посвящается


I. Матиас Фрер

Звонок проник в сознание раскаленной иглой.

Ему снилась залитая солнцем стена. Он шел вдоль белой загородки, следуя за своей тенью. У стены не было ни начала, ни конца. Стена была целой вселенной. Гладкой, слепяще-яркой, равнодушной…

Снова звонок.

Он открыл глаза. Взглянул на светящиеся цифры стоящего рядом электронного будильника. 4.02. На ощупь поискал телефон. Рука шарила в пустоте. Тут он вспомнил, что заснул в комнате отдыха. Мобильник нашелся в кармане халата. Он посмотрел на экран. Номер незнакомый. Молча нажал нужную кнопку.

Темноту прорезал голос:

— Доктор Фрер?

Он не ответил.

— Вы доктор Матиас Фрер, дежурный психиатр?

Голос доносился откуда-то издалека. Как будто из того же сна. Стена, ослепительный свет, тень…

— Да, я слушаю, — отозвался он наконец.

— Говорит доктор Филон. Я дежурю в квартале Сен-Жан-Бельсье.

— Почему вы звоните мне на этот номер?

— Мне его дали. Я вас от чего-то оторвал?

Глаза понемногу привыкали к темноте. Негатоскоп. Металлический стол. Шкаф с лекарствами, запертый на два замка. Комната отдыха располагалась в обычном смотровом кабинете, и он сам выключил в нем свет. И спал на кушетке для пациентов.

— Что случилось? — проворчал он, поднимаясь на ноги.

— На вокзале Сен-Жан произошло что-то странное. Около полуночи дежурная охрана задержала мужчину. Бродяга. Прятался в смазочной, возле железнодорожных путей.

Врач явно нервничал. Фрер еще раз посмотрел на будильник: 4.05.

— Бродягу отвели в медпункт и оттуда позвонили в комиссариат на бульваре Капуцинов. За ним приехали из полиции. Они-то меня и вызвали. Я осмотрел его прямо там.

— Он что, ранен?

— Нет. Но он совершенно ничего не помнит. Вот это-то и странно.

— А он не притворяется? — сдержав зевок, спросил Фрер.

— Это уж вам судить, вы же специалист. Но лично мне кажется, что нет. У него такой вид… Отсутствующий. Как будто он не здесь, а где-то еще. Вернее сказать, нигде.

— Мне будут звонить из полиции?

— Нет. Патрульные с улицы Бак уже везут его к вам.

— Спасибо, — иронически поблагодарил он.

— Кроме шуток. Вы сможете ему помочь. Я в этом уверен.

— Вы написали медицинское заключение?

— Они взяли его с собой. Удачи вам.

И он повесил трубку, торопясь покончить с этим делом. Матиас Фрер стоял не двигаясь и не зажигая света. В ушах настойчиво пикал сигнал отбоя. Да уж, ночка выдалась еще та. Развлечения начались в девять вечера. В корпусе стационара новенький сделал кучу прямо в палате, после чего наелся собственного дерьма и сломал запястье медбрату. Ровно через полчаса в западном корпусе пациентка с шизофренией выломала из пола кусок линолеума и попыталась вскрыть себе вены. Фрер оказал ей первую помощь и перевел в Пелегрен.

В полночь он прилег вздремнуть. Но не проспал и часа, потому что еще один пациент вырвался на улицу в чем мать родила и принялся носиться по территории, оглашая окрестности оглушительными звуками пластмассовой дудки. Пришлось всадить ему тройную дозу седативного, а потом успокаивать тех, кого он перебудил своим сольным концертом. В это же время у парнишки из токсикологического отделения случился приступ эпилепсии. Пока Фрер до него добирался, бедолага успел прокусить себе язык. Изо рта у него хлестала кровь. Он так бился, что они держали его вчетвером. Но все-таки ухитрился стянуть у Фрера из кармана мобильник. Психиатр дождался, пока стихнут судороги, и лишь после этого разжал пальцы эпилептика и забрал у него аппарат, весь заляпанный кровью.

В половине четвертого он опять прилег. Передышка длилась ровно полчаса, и прервал ее этот дурацкий звонок. Дерьмо.

Он по-прежнему сидел в темноте не двигаясь. В телефоне все так же пикали гудки отбоя, буравя бесформенный мрак комнаты призрачными звуками.

Он сунул мобильник в карман и встал. Перед глазами возникла белая стена из его сна. Женский голос прошептал: «Feliz…» По-испански «Фелис» означает «счастливый». Но при чем тут испанский? И откуда взялась эта женщина? В глубине левого глаза вспыхнула привычная колющая боль, неизбежно встречавшая его при пробуждении. Он потер пальцами веки и напился воды из-под крана.

На ощупь добрался до двери и открыл ее мастер-ключом.

Ложась спать, он заперся в комнате — здесь находился шкаф с лекарствами, святой Грааль всего отделения.

Через пять минут он уже шагал по скользкой дороге, соединявшей корпуса больницы. С вечера на Бордо лег туман — густой, белесый, невероятно плотный. Фрер поднял воротник плаща, который накинул поверх халата. К запаху сырости примешивались морские испарения, и он непроизвольно сморщил нос.

Он шел по центральной аллее. Уже в трех метрах впереди не было видно ничего, но он успел выучить окрестный пейзаж наизусть. Низкие корпуса в серой штукатурке, горбатые крыши, квадратные лужайки… Конечно, он мог отправить за новеньким медбрата, но он предпочитал лично встречать каждого из своих «клиентов».

Он пересек внутренний дворик, по сторонам которого росло несколько пальм. Обычно один вид этих деревьев, завезенных с Антильских островов, внушал ему толику оптимизма. Но только не нынче ночью. Холод и сырость оказались сильнее. Он дошел до ворот, помахал рукой охраннику и ступил за ограду. А вот и полиция. Фонарь на крыше автомобиля вращался медленно и беззвучно, словно маяк на краю вселенной.

Фрер прикрыл глаза. Боль под веком не утихала. Он не обращал на нее внимания, убежденный в ее психосоматическом характере. Дни напролет он занимался тем, что лечил душевные расстройства, и хорошо знал, что они всегда проявляются в телесных недомоганиях. Почему же его собственный организм должен вести себя иначе?

Он открыл глаза. Из машины выбирались полицейский и еще один мужчина в штатском. Фрер понял, почему у звонившего ему врача был такой испуганный голос. Потерявший память человек оказался настоящим великаном. Рост наверняка около двух метров, вес — килограммов сто тридцать. На нем была шляпа — настоящий техасский стетсон, на ногах — узконосые кожаные сапоги со скошенным каблуком. Темно-серый плащ был ему явно мал. В руках он держал пластиковый пакет с логотипом «G20» и крафтовый конверт, судя по всему набитый документами.

Полицейский сделал было шаг навстречу Фреру, но тот знаком велел ему оставаться на месте, а сам приблизился к ковбою. С каждым шагом боль делалась все острее и нестерпимее. В уголке глаза задергалась мелкая мышца.

— Добрый вечер, — обратился он к мужчине, замерев в нескольких метрах от него.

Тот не ответил на приветствие. Он вообще не пошевелился. Его силуэт, освещаемый фонарем, едва выступал из мутной мороси. Фрер повернулся к полицейскому, который держался в отдалении, положив руку на бедро, готовый вмешаться в любую минуту.

— Спасибо. Вы можете ехать.

— А разве вам не нужен рапорт?

— Пришлете утром протокол.

Полицейский поклонился, отошел и нырнул в машину, которая через секунду бесследно растаяла в тумане.

Двое мужчин остались стоять лицом друг к другу, разделенные лишь полосой белесого пара.

— Я доктор Матиас Фрер, — наконец произнес психиатр. — Возглавляю в этой больнице отделение скорой помощи.

— Вы будете меня лечить?

Низкий голос звучал приглушенно. Фрер не мог разглядеть черты лица мужчины, скрадываемые тенью от стетсоновской шляпы. Но он точно напоминал мультяшного великана. Нос картошкой, людоедская пасть, тяжелый подбородок.

— Как вы себя чувствуете?

— Надо, чтобы меня вылечили.

— Пойдемте со мной?

Он не пошевелился.

— Пойдемте же. — Фрер протянул ему руку. — Мы вам поможем.

Чисто рефлекторно мужчина отступил на шаг и попал под луч фонаря. Фрер увидел, что его предположения подтвердились. Лицо немного детское и какое-то непропорциональное. На вид лет пятьдесят. Из-под шляпы выглядывают пряди начавших седеть волос.

— Пойдемте, пойдемте. Все будет хорошо.

Фрер говорил самым убедительным тоном, на какой был способен. У душевнобольных обостренная восприимчивость. Они сразу чувствуют, если их хотят обмануть. С ними нельзя крутить. Карты на стол — вот главный принцип работы психиатра.

Потерявший память мужчина решился сделать первый шаг. Фрер развернулся — руки в карманах плаща — и непринужденной походкой двинулся в сторону больницы. Он старался не оглядываться — давал больному понять, что доверяет ему.

Они дошли до подъезда. Матиас дышал через рот, глотая холодный, напитанный влагой воздух, словно сосал ледышки. Как же он устал. Недосып, туман, но главное — это вечное чувство беспомощности перед безумием, ежедневно множившим свои лица…

Что припас для него этот новый пациент? Сумеет ли он сде лать для него хоть что-нибудь? Фрер понимал, что шансов узнать о прошлом этого человека очень мало. А шансов исцелить его — и того меньше.

Это и есть психиатрия.

Попытка вычерпать воду из тонущей лодки с помощью наперстка.

* * *

Было 9 часов утра, когда он сел в свою машину — подержанную «вольво»-универсал, купленную им по приезде в Бордо полтора месяца тому назад. Он мог бы дойти до дома пешком — он жил меньше чем в километре от больницы, — но взял за правило хоть немного посидеть за рулем, пусть и старой колымаги.