Я хотел возразить, опровергнуть сказанное, но не мог. Слова Доминика звучали очень естественно, и они душили меня. Невозможные слова, настоящий яд.

— Ты злишься на то, что мы носим цвета Кари, страстно хочешь увидеть ее пороки. Кари оправдает твои ожидания, ханжа, — усмехнулся Доминик. — Она способна на жестокость, которая тебе и не снилась, это порой пугает. Но ты зол просто потому, что сам хотел бы быть предан кому-то так же, как мы. Люди нуждаются в преданности, основанной на действительной благодарности, а не на традиции. В этом суть кодекса кхола, суть подвига. Кто-то совершает невозможное для тебя, а ты совершаешь невозможное для него. Церковь запрещает невозможное всем, оставляя это для Бога-отца. Кому нужен такой мир? — Он пожал плечами.

— Почему же инквизиторы не чувствуют такой лжи? Этого не может быть.

— Что, если они не понимают, какие задавать вопросы? Мне тоже хотелось бы знать, почему, — серьезно сказал Доминик. — Но это ты инквизитор, а не я. Это твоя задача — знать верные ответы.

Я ушел, почти сбежал. Тяжесть сказанного грозила раздавить. Я не мог в это поверить, выталкивал услышанное, уверяя себя в том, что они лгут. Легко одурачить человека, который потерял способность вычленять обман. Невыносимо. Я сбил кого-то, мчась к своему шатру, совершенно уничтоженный. Может быть, я подозревал что-то подобное прежде, когда спорил с Робером Кре, когда уходил из аббатства, где запрещали задавать вопросы о Боге-отце, но никогда, никогда я не хотел, чтобы ответ был таким. Как могло оказаться ложью чувство близости Бога? Как жить в мире, где есть только люди, такие жалкие и такие несовершенные? Опровергнуть Доминика — вот все, чего я жаждал.

— Кари ждет тебя, инквизитор.

— Не сейчас.

— Это приказ. — Сорро развел руками.

В какой-то степени я был почти рад возможности двигаться, потому что никак не мог совладать с мыслями. Сорро довел до привязанных лошадей, и мы поскакали в Сеану, в поместье Годар. Город полностью принадлежал кхола, но пришельцы не спешили заселять оставленные бежавшими верующими дома — им нравился простор на окраине, покрытой шатрами и испещренной точками костров. При любых восстаниях мародеры первым делом выносили из домов знати звенящие люстры, дорогие ковры и серебряную посуду, но «людям ясности» до этого не было никакого дела. Серебро постепенно собрали и продали, но исключительно из деловых соображений. Люди Годар не примеряли на себя богатство духовенства, что тоже подспудно выводило из себя. Ведь чернь вечно искала лишь еды и денег, она шевелилась и поднималась только тогда, когда было нечего есть, а здесь отчего-то избегала чужого добра. Кхола не были обычными еретиками.

Как рассказал Сорро, Сеана раньше называлась Аш-ти и принадлежала народу шуай, поэтому некоторые старые здания так странно выглядели. Армада на время превратила Аш-ти в форпост, через который продвигалась вглубь чужих земель, но война вскоре завершилась, поэтому войска свернули, и город снова стал никому не интересен, превратившись в провинцию. Аш-ти означало «близнецы», и Сорро был уверен, что речь идет о городе мертвых, который лежал под скалой внизу, — что город живых и город мертвых были отражениями друг друга.

— Ты когда-нибудь видел мертвецов?

— Чтобы они ходили? Ни разу. Но я туда и не спускался, еще чего, — пожал плечами проводник. — Думаю, там просто красивые руины. Лютер все хочет снарядить несколько человек спуститься и проверить, но дел и без того хватает.

Особняк Годар вытянулся посреди аккуратного сада, ему не хватало шика. Очевидно, отец Кари строил его так же, как заводы, — исходя из соображений удобства, а не для того, чтобы впечатлять. Однако искусно высаженные деревья и кустарники искупали недостаток фантазии в архитектуре. Часовню Бога-отца, которая должна была располагаться справа от входа, убрали.

Кари вместе с Каином да Костой и парой его людей ждала в большом пустом зале, почти без мебели. Они разговаривали о последней партии ткани, купленной у шуай. Прежде это, вероятно, было место, где ее отец собирал промышленников и знать для обсуждения важных вопросов, но теперь в пустом прямоугольнике на темном паркете возвышалось лишь кресло за огромным черным столом, целиком заваленным книгами. Карты, чертежи, сочинения, среди которых я заметил технические учебники, трактат о добывании соли, «Заметки о стратегии» Айона Фойте, «Занимательное искусство фехтования для благородных целей» Кавино, словари, пособия по химии, даже несколько изданий священных текстов. Помимо книг здесь скопились пустые винные бутылки и несколько ламп. Вместе со столом они образовывали странный остров посреди пустоты.

В углу, рядом с окном, сквозь которое виднелись трепетавшие ветви деревьев, лежал небрежно брошенный матрац, покрывало и мягкие шкуры, образовывающие удобное, но примитивное ложе. Больше в комнате ничего не осталось, разве что длинная походная скамья, которую в случае надобности можно было взять и переставить, чтобы пришедшие сели. Маленькая стойка с клинками в пустой части комнаты завершала картину. Кари не принимала людей, а жила здесь, в непривычном гибриде кабинета, тренировочного зала и спальни.

Сорро сразу же вышел, оставив меня наедине с Кари и хмурым Каином.

— Я знаю, что Доминик рассказал тебе про святых. Он поторопился, но не соврал. Церковь действительно использует таких, как я и ты, завлекая их обманом. Мне жаль.

— Между нами нет ничего общего, Кари.

— Как хочешь, — пожала плечами она. — Церковь не только лжет, но и владеет святыми. Они могли бы совершить много удивительных и славных дел, помочь десяткам, если не сотням людей, но вместо этого сидят по аббатствам и пещерам, долбя бесполезные слова и ожидая приказов пастырей. Исключительное благочестие и возможность творить чудеса должны оставаться дорогим и редким товаром для избранных, не так ли?

— Мой дар ушел, когда я перестал верить. Как я ни старался его вернуть, я ничего не чувствую. Окружающее плоско и бессмысленно. Нас учили, что вера защищает способных от демонов.

— Демоны? — встрепенулся Каин. — Ты издеваешься, инквизитор? Спихивать собственные промахи на злую волю или демонов — как это похоже на попов! Мой отец только о них и говорил, хотя единственный его демон — это бутылка. — Он скривился. — Неопытные люди часто не могут справиться с видениями или необычными силами, но это человеческие ошибки.

— Мне плевать на демонов, да Коста, — отмахнулся я. — Есть они или нет, я действительно ни одного не видел, хотя знаю результаты — обезумевших людей. Но одно могу сказать точно — я потерял способности инквизитора и не могу их вернуть. И это словно вывалиться из-под защиты в звенящий ад, где ты глух и слеп, жалко пытаешься интеллектом постигнуть хаос, в котором нет ни смысла, ни направления.

Кари сдвинула брови, потянулась за вином и налила алую жидкость в стакан.

— Ты сбежал не просто так. Я оказываю тебе услугу, Дрейк, разоблачая членов Совета. Теперь ты знаешь, что пастыри и учителя, выбивавшие из тебя желания, — лжецы и ты бежал не напрасно. Такое должно воспламенять любого, кто знает слово «достоинство». А ты, словно овца, только блеешь о том, что Бог оставил тебя!

Рука сама потянулась к клинку, но Сорро забрал его, когда уходил.

Оказывается, я верил в Бога-отца, даже отказавшись от него. Он — жестокий центр миров, карающий и всевидящий, лишь благодаря ему вращались жернова, перемалывающие жизни. Слова, выученные наизусть, вскипали настоящим штормом. Праведный гнев был лишь фикцией, привычкой, но такой убедительной. Как легко ей отдаваться! Гораздо легче, чем отделять правду от вымысла.

— Люди ищут опеки, покровительства, но тебе это не нужно.

— Я пришел сюда не для того, чтобы стать оружием против Армады.

— А для чего?

Злость исчезла, уступив место опустошенности. Я направлялся в Аш-ти, чтобы закончить начатое и окончательно избавиться от веры, погрузившись в войско тех, кого предали анафеме, или с поражением вернуться назад, в объятия церкви, где каждый четко знает свое место и повинуется чужой воле.

— Я просто не хочу этого знать, не хочу ничего больше слышать… У всех есть предел. Это чересчур, Кари. Я был готов ко многому, когда отправлялся в путь. Но я не хочу верить в то, что мой Бог — это механизм, выдумка ради поддержания власти. Не хочу видеть такое огромное зло… Не уверен, что способен с ним совладать.

— Не хочешь видеть зло? — Поза Кари изменилась.

Она допила напиток, поставила стакан и сделала жест, после которого люди Каина скрутили меня.

— Что ж, это легко устроить.

Еретичка достала из-за голенища сапога нож, сняла стеклянный колпак лампы и начала раскалять лезвие в открывшемся язычке огня. Лицо ожесточилось, глаза потемнели.

— Что вы собираетесь делать?

— Держите голову крепче.

Прежде чем я успел понять, как избежать наказания, Каин стиснул мою голову так, что я не мог ею пошевелить.

— Каин, не надо!

— Зло нельзя игнорировать, нельзя на него не смотреть. Оно не создано демонами и не пришло извне. Оно — следствие наших и чужих поступков и слабостей, а потому существует и будет существовать всегда, если только сама природа людей не изменится. Так что единственная возможность не видеть зла — выколоть глаза, Дрейк.