Может быть, в данном случае пословица звучала не совсем верно, но свою удачу Альдо воспринял именно по принципу: «дуракам — счастье». Как-то, постучав уже без всякой надежды на успех пару дней по поверхности, напоминавшей терракоту, он внезапно обнаружил под ней пустое пространство. Весьма этим обстоятельством удивленный, он просунул руку в образовавшуюся дыру и… вытащил оттуда какой-то продолговатый предмет, завернутый в ветхую ткань. Это оказался пергаментный свиток, покрытый древними письменами. Альдо бросился к другу, крича:

— Адаль!.. Посмотри!.. Я что-то нашел!

Археолог рванулся ему навстречу, с алчным блеском в глазах выхватил из рук свиток и принялся внимательно рассматривать его.

— Слава богу, ты не стал развертывать этот свиток! Он такой древний, что это потребует особых предосторожностей…

— Скажи-ка, а тебе — специалисту по древневосточным языкам — знакомы эти письмена?

— Пока не понимаю. Думаю, что скорее всего это арамейский — язык, на котором говорил Христос… Сэр Перси, конечно, скажет нам, что тут «на самом деле. Где ты его нашел?

— Пойдем покажу.

Археолог изучил дыру и обломки глины, которые Аль-до оттуда вытащил.

— Этот свиток находился в глиняном кувшине. Надо его вытащить, но очень осторожно. Может быть, там есть и другие…

— Думаешь, это важная находка?

— С точки зрения археолога? Еще бы не важная! А если иметь в виду то, чем мы с тобой занимаемся, — совсем другое дело… Но в любом случае — это несомненное доказательство присутствия здесь ессеев. Чтобы спасти от осквернения римлянами свои самые священные книги, им пришлось захоронить их таким образом… Они, так сказать, спасали свои сокровища. А мы попытаемся отыскать их…

— Как ты думаешь, изумруды могут быть среди этих сокровищ? — спросил Морозини, в голосе которого прозвучала слабая надежда.

Если бы речь шла об обычных драгоценных камнях, даже самых сказочных, я бы, не колеблясь, сказал «нет», потому что у ессеев царили суровые нравы, они презирали земные блага. Но если речь для них шла о предметах божественного происхождения или по крайней мере священных, тут могло быть и иначе. Во всяком случае, я с такой уверенностью «нет» не скажу… За работу!

Однако трудиться им пришлось недолго. Стемнело, наступила ночь, а кроме того, они очень устали за день. Рассудительный Адальбер решил отложить продолжение раскопок на завтра. Они скромно поужинали остатками жаренного на углях козленка, маслинами и финиками, потом археолог, как обычно, сразу же рухнул на свою походную постель и захрапел, а Морозини закурил последнюю за день сигарету и принялся рассматривать ночное небо. Но усталость взяла свое, и он, вытащив свой матрас наружу, как чаще всего делал здесь, улегся спать под звездами…

Подсознание — или, может быть, это было столь присущее ему шестое чувство, чувство опасности, не раз его выручавшее в чрезвычайных обстоятельствах, — внезапно разбудило князя. И не зря. Рядом с собой он различил неясный силуэт человека, стоявшего на коленях. Зато кинжал, который тот занес над ним с несомненным намерением вонзить оружие в грудь спящего, был виден вполне отчетливо, его сталь сверкала в холодном свете полной луны. Альдо увернулся от удара, вскочил на ноги и навалился на нападавшего, пытаясь обезоружить его. Под руками Альдо скользила пахнущая ладаном ткань, тело агрессора оказалось весьма гибким, а формы ничуть не напоминали мужские… Силы были неравны, и борьба оказалась короткой, но женщина выскользнула из рук князя и собиралась было удрать, когда он схватил ее за щиколотку. Потеряв равновесие, незнакомка упала на землю, и Альдо, прижав коленом ее вздымавшуюся грудь, свободной рукой отбросил с лица женщины прикрывавшую его ткань. Лицо, которое ему открылось в серебряном свете луны, было красивым, черты его тонкими и правильными, но оно явно не принадлежало юной девушке. Это было лицо женщины лет сорока — сорока пяти, явно не вкушавшей сладостной жизни гарема. Тело, которое он придерживал, чтобы пленница не вырвалась и не убежала, было нервным и сухим, как у горной козы. Глаза показались Альдо огромными: два сумрачных озера, в которых мелькали молнии.

— Кто ты? — спросил Морозини на своем весьма неважном арабском. — Почему ты хотела убить меня?

Вместо ответа она плюнула ему в лицо. Такой поступок заслуживал хорошей пощечины, но что-то удержало от нее князя, что-то кроме того, что перед ним была побежденная женщина. Может быть, он угадал ее знатное происхождение?..

— Не стоит так вести себя, — только и заметил он, выворачивая себе шею в надежде вытереть о рубашку влажную щеку. — Впрочем, можешь и не отвечать на первый вопрос: я знаю, кто ты. Тебя зовут Кипрос, а прозвали Набатеянкой. Так или не так?

— Лучше говори с ней по-гречески, — спокойно посоветовал только что подошедший Адальбер, которого, должно быть, разбудил шум борьбы.

— Я не говорю по-гречески, разве что на языке Демосфена, благодаря моему дорогому наставнику…

— Думаю, это подойдет. Набатеи когда-то говорили на арамейском наречии, но постепенно перешли к языку Гомера, потому что так оказалось удобнее для торговли. Слушай, а могу я предложить тебе позволить ей встать? Понимаешь, в таком положении ей трудновато поддерживать беседу…

— Если я ее отпущу, она сбежит. Ты себе не представляешь: это настоящий угорь!

— Ну, все-таки…

Морозини подчинился и нехотя освободил свою пленницу. Адальбер протянул ей руку и произнес по-гречески какое-то приветствие, которое удовлетворило ее, потому что женщина улыбнулась и приняла предложенную ей помощь. Она гибким движением поднялась и стояла теперь перед ними с таким надменным видом, что Альдо сразу же понял: первое впечатление его не обмануло. Эта женщина в истоптанных сандалиях, одетая в потрепанную серую тунику и нищенского вида покрывало, выглядела так, словно сама была княгиней. Она немного помолчала, потом спокойно забрала у Альдо свой кинжал и засунула его за пояс.

— Надеюсь, вы не станете ждать от меня извинений, — сказала она на таком чистейшем французском, что Альдо с Адальбером вытаращили глаза от удивления.

— Вы говорите на нашем языке? — наконец выдавил из себя ошеломленный Адальбер.

— С детства, когда я жила в Ливане… Могу ли я узнать, кто вы такие?

Все еще несколько обалдевший Адальбер представился сам и представил своего друга, причем сделал это так по-светски, словно они находились в гостиной, а не на пустынной скале, возвышавшейся над берегом Мертвого моря.

— Что ж, мне очень жаль, — сказала женщина. — А я приняла вас за грабителей, за таких же разбойников, как этот Халед и его сыновья, — ведь это они доставили вас сюда…

В отличие от Адальбера, Морозини не желал складывать оружие. Ему казалось, что для женщины, которая наверняка убила бы их обоих, если бы он вовремя не проснулся, подобное раскаяние звучит несколько неискренне.

— Довольно странное заявление. Эти, как вы выражаетесь, разбойники настроены по отношению к нам куда более дружелюбно, чем вы.

Она дерзко улыбнулась в ответ:

— А вы, оказывается, злопамятный!

— Я был бы менее злопамятным при других обстоятельствах… Но раз уж, по вашему мнению, речь идет всего лишь о недоразумении, скажите, кто вы такая и почему вам так хотелось разделаться с нами?!

— Кто я такая? Вы же знаете — меня зовут Кипрос…

— Этого вовсе недостаточно!.. Да и вряд ли вас действительно так зовут.

— И все-таки меня зовут именно так, к тому же это очень известное имя.

— Да, так звали мать Ирода Великого, — подтвердил Адальбер. — Но с тех пор прошло слишком много времени. Вряд ли вы станете утверждать, что имеете к нему отношение…

— Вы ошибаетесь, я имею к нему отношение. Я — его потомок. Он — мой предок по одной линии, точно так же, как по другой…

Она произносила все это надменно, высоко подняв голову, но вдруг умолкла: видимо, почувствовала, что из-за своего высокомерия зашла дальше, чем ей хотелось бы.

— Так кто же ваш предок по другой линии? — поинтересовался Морозини.

— Это неважно… Вам не нужно знать больше…

— Хорошо, держите при себе тайну вашего происхождения, но скажите: почему вы набросились на меня? Да, вы сказали, что приняли нас за грабителей, но на что тут покушаться грабителям? Мне кажется, вряд ли в этой разрушенной крепости можно найти что-либо представляющее интерес…

— И тем не менее вы ищете! И даже что-то нашли. Я слышала, как вы в конце дня звали вашего друга посмотреть на находку.

Видаль-Пеликорн открыл было рот, чтобы ответить, но Морозини жестом остановил его. Эта самонадеянная и высокомерная женщина все больше и больше раздражала его: какого черта она сует нос в их дела? У него не было ни малейшего желания делиться с ней своими планами.

— Мы не нашли ничего такого, что могло бы представлять интерес для вас. Мы ищем вовсе не сокровища Ирода.

— Я тоже их не ищу. Что ж, желаю вам спокойной ночи, господа!

У них даже не было времени ответить: незваная гостья стремительно метнулась к развалинам Иродова дворца и исчезла, легкая и бесшумная, как тень.

— И что же ты обо всем этом думаешь? — сказал Альдо, закуривая.

Видаль-Пеликорн, не сводя глаз с развалин, среди которых исчезла женщина, пожал плечами.

— Ничего не могу понять… Знаю лишь одно: нам теперь придется спать по очереди…

— Мудрое решение. Ее невнятные извинения никоим образом меня не убедили. Слишком уж ей хочется знать, что мы такое здесь нашли, и будь уверен: она вполне способна повторить свою попытку еще до рассвета. Иди спать, мне все равно не хочется…

— Всего лишь час пополуночи, — сказал Адальбер, посветив карманным фонариком на наручные часы. — Разбуди меня часа через два, я покараулю до утра.

Не прошло и трех минут, как в ночной мгле разнесся могучий храп археолога. Поистине, Видаль-Пеликорн обладал драгоценным даром засыпать в любую минуту. К Альдо, в отличие от него, сон не шел. Но Кипрос в ту ночь не вернулась…

Она появилась через день, словно животное, привлеченное знакомым запахом. Альдо как раз варил кофе, а надо сказать, что итальянцы вообще наделены особыми способностями к приготовлению этого напитка. Свой рецепт он унаследовал от покойной Чечины, дорогой его сердцу кормилицы и кухарки, выбравшей смерть как последнее и самое верное доказательство своей преданности Морозини…

— Как хорошо пахнет! — негромко произнесла Кипрос. — Я просто не могла устоять…

В нежном свете восходящего солнца она уже нисколько не походила на призрак, несмотря на то что на ней была все та же жалкая одежда. Морозини, смотрел на гостью внимательно. Ему уже приходилось видеть таких женщин — ну, скажем, среди тех, кто увлекается теннисом: гибкая, с быстрой реакцией, с отличной осанкой. Тренированное тело настоящей спортсменки. Но в данный момент Кипрос больше напоминала маленькую девочку, облизывающуюся при виде любимого лакомства. Альдо позабавила подобная перемена.

— Могу предложить чашечку. Кофе сейчас будет готов, — улыбаясь, предложил он.

— Большое спасибо… С удовольствием…

Она уселась на большой камень, скрестив свои сухие жилистые ноги. Поза выглядела чрезвычайно естественной и до такой степени не соответствовала персонажу, с которым отождествлялась у князя ее внешность, что он чуть не предложил гостье сигарету. Впрочем, когда он попробовал представить ее себе в европейской одежде, пригубливающей стаканчик в баре отеля «Царь Давид», из этого тоже ничего не вышло: видимо, мешал арабский тип, к которому принадлежала эта женщина. Ее гордо посаженная голова была явно сотворена для того, чтобы носить корону, диадему или тиару… Нет, особа, находившаяся перед князем, точно была загадкой…

Кипрос тоже наблюдала за князем, внимательно глядя на него сквозь полуопущенные густые черные ресницы. Казалось, созерцание Морозини приносит ей какое-то странное облегчение. Теперь, когда она увидела Альдо при свете дня, она уже сожалела о своем ночном поступке. Хоть он одет как цивилизованный человек, но все равно сразу видно, какое это красивое животное! Элегантный мужчина, высокий, породистый, а как ему идет эта рубашка! И до чего привлекательно его узкое лицо с надменным профилем, как хороши его темные, чуть посеребренные на висках волосы, его небрежная улыбка, серо-голубые глаза, отливающие блеском стали! Она снова заговорила:

— До чего удивительно: вы итальянец, южанин, а глаза у вас — голубые…

— Во-первых, я венецианец, а не просто итальянец, это имеет существенное значение. А во-вторых, цвет глаз я унаследовал от своей матери, она была француженкой…

Кофе был готов. Альдо налил дымящийся напиток в чашку, протянул ее нежданной гостье. Та сосредоточенно принялась пить.

— Ну, как? Вкусно?

— Божественно! Давно я не пила ничего подобного! В наших краях выбор есть только между жидкой кашей по-турецки и водянистыми помоями, столь милыми сердцу унылых англичан!

Альдо налил ей вторую чашку, позвал Адальбера, который что-то внимательно рассматривал в византийской церкви, и уселся напротив Кипрос, чтобы самому отведать восхитительного напитка.

— Халед… Простите, что упоминаю его имя, ведь я знаю, что вы его не любите… Но Халед сказал нам, что вы не всегда живете здесь. Это правда?

— Совершенно верно. Я появляюсь здесь только два раза в год: в зависимости от движения Солнца и Луны…

— А в остальное время?

Она неопределенно повела рукой с зажатой в ней пустой чашкой и чуть отвернулась от Альдо — так, что ему был виден только ее профиль.

— О-о… То здесь, то там… Как придется!..

— Вы по-прежнему относитесь к нам с подозрением? Разве я, предложив вам выпить с нами кофе, не предложил вам в некотором роде преломить кусок с нашего стола, оказав доверие как уважаемой гостье?

— Может быть, и так… Но все равно я прошу вас: не старайтесь узнать обо мне больше, чем я сказала. Моя жизнь принадлежит мне одной!

— Я и не буду пытаться вырвать у вас правду, пока довольно и того, о чем вы рассказали. Но все-таки признайте, что хотя бы в одном я прав: трудно считать вас набатеянкой. Этого племени давно уже не существует…

— Но кровь людей этого племени все еще течет в жилах немногих его представителей. Я — одна из них.

Тут наконец появился Адальбер, на ходу рассматривавший что-то лежащее у него на ладони. Он протянул находку другу и повернулся к Кипрос, любезно приветствуя ее так непринужденно, словно ее присутствие здесь было совершенно закономерным.

— Погляди-ка, что я раскопал! — обратился он к Альдо.

— Кольцо?

— Скорее печатка. Но гравировка почти неразличима. Мне кажется, тут что-то вроде листочка дерева…

— Покажите!

Кипрос потянулась к находке, и ее жест был настолько естественным, что можно было подумать, она имеет право первой увидеть ее.

Адальбер, не противясь, отдал ей печатку и заметил поспешно:

— Вы, конечно, сию же минуту обнаружите, что этот предмет сделан не из золота.

— Да, я знаю, из бронзы. Это, конечно, вещь времен осады крепости, возможно, принадлежала кому-то из защитников. Может быть, даже и самому Елеазару, который намеревался воспользоваться этой печатью в день, когда снимут осаду и надо будет подписывать мирный договор…

— Браво! — Адальбер захлопал в ладоши. — А вы очень сильны в истории!

— Можно набраться знаний за много лет. Что вы собираетесь сделать с этой печаткой?

Ей явно хотелось забрать находку себе. Однако Адальбер не собирался уступить ей перстень. Он мягко, но решительно взял печатку из рук Кипрос.

— Я отдам ее сэру Персивалю Кларку. Может быть, он сумеет рассказать нам о ней побольше…

— Вы с ним знакомы? — удивленно спросила Кипрос.

— Конечно же. А как иначе мы смогли бы познакомиться с Халедом, его доверенным лицом?

Женщина пожала плечами, на лице ее появилось презрительное выражение.

— Ах, эти англичане! Они совсем не понимают, кому можно доверять. Спасибо за кофе!

Кипрос поднялась, но прежде, чем она успела сбежать — легкая и быстрая, как антилопа, — Морозини взял ее за руку и удержал.

— Всегда готов услужить вам… Куда вы так торопитесь?

— Нет, не тороплюсь, просто не люблю подолгу оставаться среди людей, — выпалила она, но сразу же добавила, чтобы хоть как-то смягчить фразу, Которая могла показаться гостеприимным хозяевам лагеря слишком грубой: — Какими бы приятными они ни были…

Но улыбка не осветила при этом ее лица, скорее всего она вообще не умела улыбаться.

— Разрешите мне по крайней мере задать вам еще один вопрос. Где вы живете среди этих камней? Мы уже много раз обошли руины большого дворца, но ни разу не видели там ни одной живой души…

— Вы меня искали?

— Можно сказать и так. Вы — это опасность, и нам хотелось знать, откуда она может прийти.

— По-прежнему так думаете?

— Теперь нет, — вмешался в разговор Адальбер, — и поэтому вы могли бы доверять нам чуть-чуть больше…

— Я никогда никому не доверяю. Никому!

На этот раз она скрылась из глаз так быстро, что друзья даже не успели заметить, куда она делась. Морозини пожал плечами.

— Халед говорил мне, что где-то здесь есть пещеры. Наверное, она скрывается в одной из них. А потом, она ведь знает Масаду как свои пять пальцев, так что вполне могла выбрать убежище в противоположной стороне от дворца… Искать бесполезно. И вообще, может быть, она больше не появится…

Но она приходила еще дважды. И Морозини с Адальбером заметили, что она неизменно появляется в те дни, когда ни сам Халед, ни его сыновья не поднимаются на плато, чтобы принести продукты. Зато араб с течением времени проявлял все большее любопытство. Он никак не мог понять, что на самом деле здесь так долго делают эти люди, приехавшие для того, чтобы ознакомиться с местностью.

— Если вы хотите производить раскопки, вам нужны люди. Хотите, я вам их приведу?

С какой стати, Халед?! — Видаль-Пеликорну явно не понравилось предложение араба. — Если бы нам понадобились помощники, мы обратились бы к тебе, и ты это отлично знаешь. Но пока нам никто не нужен. На самом деле мы находимся здесь, чтобы доставить удовольствие сэру Персивалю Кларку. Он пишет книгу о Масаде, а так как он сам не может передвигаться, то поручил нам кое-что проверить на месте. Проверка заняла гораздо больше времени, чем мы предполагали поначалу. Вот и все.

— А эта набатеянка вам помогает? — неожиданно поинтересовался Халед.

— С чего бы это? — сухо проговорил Морозини, которого уже начинали раздражать настойчивые расспросы Халеда.

Араб кивнул понимающе, сложив руки на груди и стараясь спрятать появившуюся у него на губах загадочную улыбку. Но эта улыбка не ускользнула от внимания его собеседников.

— Действительно, незачем, — согласился проводник. — Я только подумал, что в конце концов она явится поговорить с вами… Да хранит вас Аллах в мире и спокойствии!

Произнеся это воззвание к Аллаху, которое, впрочем, отнюдь не убедило друзей в том, что Халед действительно желает им мира и спокойствия, араб удалился.

— Ставлю десять против одного, что по его приказу один из его многочисленных сыновей шпионит за нами! Тут хватает развалин, чтобы среди них остаться незамеченным.

— Ты прав, и я думаю, что и за Кипрос тоже скорее всего шпионят.

Ощущение безопасности, в котором пребывали двое друзей до того, как Кипрос напала на Альдо, теперь рухнуло окончательно. Они снова взялись за работу, но без прежнего рвения, тем более что им пока не удалось найти ничего примечательного. Даже простодушная вера Адальбера в успех предприятия сильно поколебалась, и порой его охватывало ощущение беспомощности.