— Досье? И что же в нем оказалось?

— Твои итоги года — катастрофические. И письма недовольных клиентов. Многие из них сменили менеджера, а то и вообще ушли в другой банк, Макер! Мы ничего об этом не знали.

— Слушай, Жан-Бен, я облажался, год у меня был плохой, я уже говорил. Но до сих пор вся моя карьера была безупречной! Я главный управляющий активами этого банка.

— Вы с Левовичем — главные управляющие активами, — уточнил Жан-Бенедикт. — Но тебе и в лучшие годы было до него далеко. Короче, Тарногол показал нам твои цифры, заявил, что все обдумал и считает, что мы совершим непростительную ошибку, если, несмотря ни на что, изберем тебя президентом, хотя на самом деле впору бить тревогу. Попенял нам, что мы утвердили твою кандидатуру из уважения к традициям, наплевав на интересы банка. Раз даже твой отец не доверил тебе руководство, значит, у него были на то основания. Поэтому президентом следует избрать Льва Левовича.

— И ты меня не отстоял?

— Я старался.

— Ты бы хоть намекнул! Почему я узнал это только сегодня утром от своей секретарши?

— Я пытался тебя предупредить, — принялся оправдываться Жан-Бенедикт. — В пятницу ты весь день отсутствовал, и дозвониться тебе я не смог.

— Я был в отъезде.

— По делам банка?

— Да.

— И где же?

Макер, опасаясь подвоха, предпочел сказать правду:

— В Мадриде.

— У тебя нет испанских клиентов, Макер. Это, кстати, один из самых важных пунктов в досье Тарногола: он выяснил, что ты уже долгие годы разъезжаешь за счет банка по странам, где у тебя нет клиентов.

•

Тремя днями раньше

В зале совета Орас и Жан-Бенедикт ошарашенно смотрели на бумаги, разложенные Тарноголом на столе, тут были десятки страниц, взятые им из бухгалтерии банка.

— Я не хотел ничего вам сообщать, пока не собрал все данные, — сказал Тарногол. — А то вы бы подумали, что я организовал кампанию по дискредитации Макера. Но дело серьезное. Человек, которого вы намерены назначить на пост президента, в течение многих лет обворовывает банк, оплачивая себе дорогие поездки по Европе без всяких на то оснований.

— Вы говорили об этом с Макером? — спросил Жан-Бенедикт.

— Хорошо бы он был сейчас тут с нами и объяснил свое поведение. Но сегодня он не пришел на работу. Макер в Мадриде, а знаю я это потому, что, как вы можете убедиться, взглянув на эту распечатку, банк оплатил ему авиабилеты бизнес-класса и аренду квартиры на выходные. Но у Макера никогда не было клиентов в Мадриде. Он не говорит ни слова по‐испански. Посмотрите на предыдущие годы: Лондон, Милан, Вена, Лиссабон, Москва, Копенгаген и так далее. Речь идет об астрономических суммах.

Орас и Жан-Бенедикт углубились в изучение документов, постепенно осознавая размах понесенных убытков.

— А у него губа не дура, — с отвращением хмыкнул Орас. — Оплачивает себе люксы в “Гранд Бретань” в Афинах, в мюнхенском “Байеришер Хоф”, в “Плаза Атене” в Париже.

— И уезжает всегда на выходные, к его услугам лучшие отели и рестораны, — добавил Тарногол. — Макер запустил руку в кассу и отлично проводит время!

— Почему же никто ничего не замечал? — спросил Орас.

— Как вы понимаете, сотрудник бухгалтерии не станет придираться к будущему президенту банка, выясняя, обоснованны ли его счета на возмещение расходов, — ответил Тарногол. — Себе дороже! Поверьте, они догадывались, что дело нечисто, но держали язык за зубами.

— Может, Макер ведет двойную жизнь? — предположил Жан-Бенедикт. — Изменяет Анастасии?

— Какая разница, — возразил Орас. — Макер волен распоряжаться собой как угодно, но деньги банка ему не принадлежат. Он нас обокрал.

— Правильно ли я понимаю, что вы измените свое решение? — спросил Тарногол.

— О да! — кивнул Орас. — Лично я голосую за Льва Левовича! Хватит Эвезнерам гулять по буфету!

•

От рассказа кузена Макера прошиб холодный пот. Ездить за счет банка было, конечно, грубейшей ошибкой.

— О чем ты вообще думал?

— Я все возмещу! — воскликнул Макер. — До последнего цента. Организуй мне встречу с Тарноголом и отцом, я им все объясню.

— На твоем месте я бы повременил. Утром я говорил с ними обоими по телефону. Статья в “Трибюн” о твоем назначении не слишком их обрадовала, как ты понимаешь. Зачем ты похвастался журналистам, не получив подтверждения?

— Я? — Макер совсем отчаялся. — Ну не я ведь звонил в газету, в конце концов! Зачем бы я стал это делать?

— Не знаю. Все равно надежды на благополучный исход у тебя мало.

— Побойся бога, я Эвезнер! — вскричал Макер. — На фронтоне этого банка стоит моя фамилия.

— Не продай ты свои акции Тарноголу пятнадцать лет назад, сегодня стал бы президентом. Пеняй на себя!

Макер мрачно взглянул на кузена: этот жополиз Жан-Бен будет еще его жизни учить! Подумать только, когда Жан-Бенедикт пришел в банк, он, Макер, взял его под свое крыло. Он всегда был рядом, всегда помогал ему, выручал с клиентами, когда показатели падали и приходилось мухлевать. Но стоило деду Хансену помереть, как Жан-Бенедикт помчался на верхний этаж, поскорее занять второе место Хансенов в совете директоров. И вот теперь его сиятельство ходит гоголем по коридорам банка!

Макер еле удержался, чтобы не прикрикнуть на него, но подумал, что ему теперь следует вести себя осмотрительнее. Лучше сблефовать.

— Что ты себе навоображал, Жан-Бен? Что я сдамся? Ты плохо меня знаешь! Я опротестую выборы. По-твоему, я сидел сложа руки целый год, ожидая, пока меня соблаговолят избрать? И вот так, за здорово живешь, вверил свою судьбу Тарноголу и тебе с отцом? Я давно уже принял меры.

— В каком смысле “принял меры”? — спросил Жан-Бенедикт, и в его голосе послышалась тревога.

Макер свысока посмотрел на кузена и многозначительно промолчал. Во-первых, чтобы сообразить, что ответить, а главное, чтобы насладиться своим превосходством, которое он всегда ощущал в обществе Жан-Бена.

— С моей стороны было бы неосторожно с тобой откровенничать, — наконец изрек он. — Ладно, будь здоров!

Он сделал вид, что уходит, и, как он и предполагал, кузен удержал его.

— Подожди, Макер. От меня ты можешь ничего не утаивать. У тебя никогда не было причин во мне сомневаться. Я собирался сегодня все тебе рассказать. С самого начала года именно я изо всех сил защищаю тебя на заседаниях совета.

Макер кивнул, словно его убедили слова Жан-Бена. И бросил ему небрежно:

— В банке будет чистка.

— Чистка? Мне очень не нравится это слово, — забеспокоился Жан-Бенедикт.

— И правильно не нравится, — ответил Макер, еще глубже увязая во лжи. — К твоему сведению, уже скоро год, как мои адвокаты создали рабочую группу. В обстановке полной секретности они тщательно изучили ситуацию и придумали способ оспорить последнюю волю моего отца. Представь, они нашли лазейку: его завещание не имеет никакой юридической силы! Независимо от того, что решит твой говенный совет, мне достаточно будет передать дело в суд, и голосование признают недействительным. Я стану мажоритарным акционером банка, а значит, и президентом.

— Что ж ты молчал?

Макер сардонически ухмыльнулся:

— Во-первых, я надеялся, что совет сохранит мне верность, тогда мы могли бы позволить себе переходный период, действуя исключительно в интересах банка. Зачем попусту шум поднимать. Кроме того, мне хотелось понять, кто на самом деле мне предан, а кто готов нанести удар исподтишка. Так что твоему отцу и Тарноголу недолго осталось надо мной потешаться, как только я приду к власти, они оба у меня вылетят из банка, и с ними заодно вся прочая гнусь, те, кто кинул меня после смерти отца и проявил ко мне неуважение. Вот тебе и чистка!

— Я всегда тебя поддерживал, — напомнил Жан-Бенедикт, рассчитывая выйти сухим из воды.

— Я в курсе, дорогой кузен. Не волнуйся. Но тебе надо еще немного потрудиться, чтобы я дошел до самого верха.

Жан-Бенедикт задумался:

— Все это еще вилами по воде писано. У тебя один конкурент — Левович, правда, чаша весов явно склоняется в его пользу. Но кто знает. Окончательное решение будет принято советом только в субботу, поздно вечером, в “Паласе Вербье”. До тех пор возможны варианты.

В его словах Макеру почудился проблеск надежды, и он сказал уже увереннее:

— Если я правильно понимаю, у меня еще есть пять дней, чтобы убедить Тарногола проголосовать за меня! — Если тебе удастся убедить Тарногола, — подбодрил его Жан-Бенедикт, — считай, победа у тебя в кармане. Мой отец присоединится к его голосу. А уж во мне можешь не сомневаться. Небо над головой Макера внезапно прояснилось — ему надо всего‐то уговорить одного человека, и его изберут единогласно. — Спасибо за поддержку, дорогой Жан-Бен, — проговорил Макер неожиданно великодушным тоном и отправился к себе в кабинет, чтобы подумать в тишине, как подступиться к Тарноголу. Войдя в приемную, он увидел, что Кристина одевается, очевидно собираясь выйти. — Вы куда? — В “Отель де Берг”. У меня по‐прежнему нет никаких известий от Левовича. Исчезать без предупреждения не в его правилах. Дозвониться ему невозможно. Я даже связалась с консьержем отеля, но он уверяет, что в номере никто не отзывается и он не видел, чтобы Лев выходил сегодня утром. Как в воду канул. Консьерж отказывается заходить в его апартаменты, говорит, “такова политика нашего отеля”. Вдруг с ним случилось что‐то ужасное… При упоминании “чего‐то ужасного” лицо Макера просветлело. Если Левовича хватил удар прямо в ванной, ему незачем переубеждать Тарногола, он и так станет президентом. Все‐таки жизнь прекрасна. Макер чуть было сам не бросился в отель, чтобы лично обнаружить скрюченное тело на мраморном полу. Спокойно. Надо, чтобы Лев остался как минимум парализованным до конца жизни. Ни к чему сразу вызывать “скорую”. Макер взглянул на часы — они показывали четверть двенадцатого — и подумал, что Левовичу неплохо бы проваляться без движения еще часок по крайней мере. — Никуда вы не пойдете, Кристина, — сказал он. — Вы мне нужны здесь, сейчас не время отправляться на прогулку.