— Послушай, мы всегда с ними ужинаем во второй вторник месяца! И тебе это хорошо известно.

— Лучше поменять на первый. Со вторым я вечно путаюсь. И вот результат. Напомнил бы мне утром. Но ведь тебе так не терпелось уединиться в своем будуаре.

— Значит, я же и виноват?

— Отчасти. Я не могу отменить нашу встречу в последний момент.

— Ну ты же меня не бросишь, надеюсь?

— Мы видимся с Жан-Беном и Шарлоттой каждый месяц, раз в жизни я имею право сбежать. Я уже давно никуда не ходила.

— Ты пропустишь очень интересный вечер, к твоему сведению. Мы собираемся говорить о литературе. Тебе приходилось слышать про “Двенадцать разгневанных мужчин”?

— Разумеется.

— А, гениально, ты все всегда знаешь! То есть ты читала эту книжку?

— Это пьеса, — поправила его Анастасия. — Я видела ее в театре, сто лет назад. А в чем дело?

— Ты помнишь, каким образом главный герой убеждает всех в своей правоте?

— Вопрос не в том, кто прав, а кто нет. Он просто заставляет всех остальных присяжных мыслить самостоятельно. Постепенно сеет в них сомнение и шаг за шагом подрывает их уверенность.

— Это именно то, что я пытался проделать с Тарноголом, — объяснил Макер. — Подорвать его уверенность. Но у меня ничего не вышло. Можешь дать мне совет? Ты всегда даешь мне хорошие советы, я должен…

— Только не сейчас, — перебила его Анастасия. — Мне пора бежать, я опаздываю.

Она вышла в прихожую. Макер, как верная собачонка, поплелся следом.

— Знаешь, — пожаловался он, — у меня сегодня был жуткий день в банке. Мне надо с тобой поговорить.

Она молча сняла с вешалки свое элегантное пальто и надела его. Макер не унимался:

— Могла бы поужинать с подругами в другой раз. Они бы поняли.

Она подумала, что ей следовало бы уйти не попрощавшись, чтобы Макер не изображал перед ней жертву и не мучил вопросами. А то он совсем разошелся. Она уже взялась за дверную ручку, когда он спросил о цветах, на которые, конечно, не мог не обратить внимания.

— И кто, черт возьми, послал тебе такие розы?

— Соседка, — с вызовом ответила Анастасия.

— Соседка? Почему соседка дарит тебе такой роскошный букет?

— На днях я поймала ее пса на улице и привела его домой. Ты знаешь, как она над ним трясется.

— Почему ты ничего мне не сказала? Я вот тебе все всегда говорю.

— Я думала, что сказала.

— Ну спасибо соседке, очень мило с ее стороны. Я поблагодарю ее.

— Не стоит. Я уже.

— Да? Кстати, куда ты идешь?

— Сначала мы встретимся на коктейль в баре отеля “Рона”, — соврала она. — Потом поужинаем где‐нибудь в городе.

— Могу тебя подбросить, если хочешь…

— Нет, что за ерунда, ты опоздаешь к приходу гостей. Желаю вам хорошо повеселиться. Не исключено, что я вернусь поздно. Передавай от меня привет Жан-Бену и Шарлотте.

— Они очень огорчатся, что тебя не будет, — посетовал Макер в отчаянной надежде, что у нее проснется совесть и она останется.

— Да нет, они меня простят, — ответила Анастасия, выходя из дому.

Макер в отчаянии сел в одно из больших кресел в прихожей. Обмахиваясь книгой, которую он так и не выпустил из рук, он наблюдал в окно, как его жена садится за руль своего спортивного автомобиля и уезжает в ночь.

Анастасия выехала из ворот на шоссе Рют. Убедившись, что здесь ее уже никто не видит, она припарковалась на обочине пустынной улицы их спального района, поспешно сняла кожаные перчатки и вынула из сумочки письмо, которое было приколото к гигантскому букету роз, доставленному ей днем Альфредом, водителем Льва.

...

Сегодня вечером, в 19.00, на стоянке у парка Байрона.

Я буду ждать тебя.

Лев

Парк Байрона на холме Колоньи, романтический уголок с прекрасным видом на город и озеро, всего в нескольких минутах езды от дома Эвезнеров, всегда был излюбленным местом встречи влюбленных пар.

Припарковавшись в условленном месте, Анастасия никого там не обнаружила. Она так к нему торопилась, что приехала на десять минут раньше. Она понимала, что, по идее, ей следовало бы помариновать его, явиться с большим опозданием, а еще лучше вообще продинамить. Помучить его. Извести. Но, получив цветы и записку, она не смогла усидеть на месте. Всю вторую половину дня она готовилась к выходу. Наряжалась, красилась. Перемерила десять платьев и пятнадцать пар обуви. Она хотела выглядеть идеально.

Анастасия в третий раз посмотрела на часы. Поправила прическу перед зеркалом заднего вида. Еще несколько минут, и она его наконец увидит.

Ровно в семь вечера Жан-Бенедикт вошел в дом Эвезнеров.

— Дорогой кузен, — приветствовал его Макер, — а где Шарлотта?

— Ей нездоровится. У нее вечно перепады настроения. Последние дни она казалась мне в хорошей форме, но, когда я сегодня вернулся из банка, она сидела, запершись в темноте. Сказала, что ей нужно отдохнуть. Я попенял ей, что очень невежливо отменять ужин в последнюю минуту.

— Представь себе, Анастасия тоже меня кинула, она якобы перепутала день и ушла встречаться с подружками.

— Тем лучше для нас, тем хуже для них, — решил Жан-Бенедикт. — Зато мы спокойно обсудим наши делишки.

Макер повел Жан-Бена в гостиную выпить аперитив. Рассказав ему вчерашнюю историю, он пожаловался, что уже уговорил Тарногола назначить его президентом в обмен на то, что он заберет для него письмо в Базеле, но сам все испортил из‐за какого‐то идиотского недоразумения.

— Объясни, что за недоразумение, — попросил Жан-Бенедикт.

— Не важно, — отмахнулся Макер. — Проблема с неразобранной почтой. Главное, надо сообразить, как умаслить Тарногола! У нас остался один вечер.

Тем временем Анастасия смирно ждала Левовича, сидя в машине на парковке. Прошло уже пятнадцать минут после назначенного часа, а он так и не появился. Ну, опаздывает немного. Бывает.

В восемь вечера в большой столовой дома Эвезнеров Макер и Жан-Бенедикт наслаждались — спасибо Арме — ножкой ягненка с картошкой, тушенной с чесноком и крупной солью, и разрабатывали стратегический план по разводке Тарногола.

— Я прочел по твоей просьбе “Двенадцать разгневанных мужчин”, — сказал Жан-Бенедикт, — но не вполне понимаю, какое отношение это имеет к твоей ситуации.

— Я рассчитывал постепенно внушить ему сомнения и шаг за шагом подорвать его уверенность в Левовиче, — объяснил Макер, в точности повторив слова Анастасии. — Но я уже и так сделал все по пьесе, и ничего не вышло. Надо придумать что‐нибудь еще. И побыстрее. Время работает против нас — голосование состоится через четыре дня!

— Что ты предлагаешь? — спросил Жан-Бенедикт.

— Я поговорил сегодня с доктором Казаном, и у него возникла отличная идея — надо подстроить все так, чтобы Тарногол стал моим должником.

— И расплатился с тобой постом президента? — понял Жан-Бенедикт.

— Именно.

— Ох, хорошо бы Казан принял Шарлотту! — мечтательно протянул Жан-Бенедикт.

Макер, наливая кузену “Белую лошадь”, сказал снисходительным тоном:

— Даже не думай, дорогой. Он принимает только важных людей. Но помоги мне, и я помогу тебе, давай искать выход! Как Тарногол может оказаться у меня в долгу?

— Надо оказать ему огромную услугу, — предложил Жан-Бенедикт.

— Я уже сыграл ради него в ночного почтальона, аж в Базель смотался, — напомнил Макер. — Нет, это не годится.

Анастасия по‐прежнему ждала Льва, замерзая в машине у парка Байрона. Он опаздывал уже на час. Вероятно, его задержали.

Не исключено, что президент Франции. Наверняка у него веская причина. Она решила подождать еще немного.

Девять вечера, в столовой у Эвезнеров.

Жан-Бенедикт и Макер, съев большую часть знаменитого яблочного пирога Армы — его обожали все их гости, — уже ополовинили вторую бутылку “Белой лошади”, когда Жан-Бенедикта наконец осенило:

— Две недели назад к нам приходил на чай пастор Бергер. Он рассказывал о Книге Есфирь.

— И кто эта дура, черт возьми? — разозлился Макер, не понимая, при чем тут какая‐то Есфирь, разве что она написала труд о ментальных манипуляциях.

— Книга Есфирь — это часть Ветхого Завета, — объяснил Жан-Бенедикт благоговейным тоном. — Там описывается, как за пятьсот лет до нашей эры персидский царь Артаксеркс взял себе новую жену, Есфирь, одну из самых пленительных красавиц его царства, которая, как назло, оказалась еврейкой. Мардохей, двоюродный брат Есфири, посоветовал ей не признаваться в своем еврействе, чтобы не нарваться на неприятности. Есфирь стала царицей. Кузен Мардохей часто ее навещал и, само собой, шлялся по дворцу. Однажды он подслушал разговор двух евнухов, замышлявших заговор против Артаксеркса, и выдал их, чем спас царю жизнь. Но Аман, злой визирь, терпеть не мог Мардохея, потому что тот не склонял пред ним головы. Проведав, что Мардохей к тому же еще и еврей, Аман решил истребить всех иудеев в царстве и сумел убедить Артаксеркса, не подозревавшего, что его жена Есфирь — еврейка, подписать соответствующий указ. Узнав эту страшную новость, Мардохей сказал Есфири, что она единственная, кто может уговорить Артаксеркса отменитьбойню.