— А как Тубиб относился к другим?

Желая угодить комиссару и ответить поточнее, толстуха задумалась.

— Вот уж не знаю… Он мало от них отличался…

— Он не рассказывал о своей жизни?

— У нас об этом никто не говорит. Разве что когда изрядно налакаются…

— А ему случалось напиваться?

— По-настоящему — ни разу.

Из-под кипы старых газет — они, видимо, служили бродяге своего рода одеялом — Мегрэ вдруг извлек раскрашенную деревянную лошадку со сломанной ногой. Но это его нисколько не удивило. Как, впрочем, и толстуху.

Какой-то человек, обутый в парусиновые туфли, легко и бесшумно спустился по откосу и подошел к барже фламандца. В каждой руке он держал по сетке с провизией, откуда торчали два больших батона и перья зеленого лука.

Судя по всему, это был брат Жефа ван Гута, очень на него похожий, только моложе и симпатичнее. На нем были синие полотняные брюки и свитер в белую полоску. Поднявшись на палубу, он перекинулся парой слов с братом, потом посмотрел в сторону комиссара.

— Ничего здесь не трогай! Возможно, ты мне еще понадобишься. Если узнаешь что-нибудь… приходи, — сказал комиссар толстухе Леа.

— Неужто вы думаете, что такая, как я, пойдет в ваше заведение? — опять рассмеялась она. — Можно ее прикончить? — И указала на бутылку.

Мегрэ кивнул в ответ и пошел навстречу Лапуэнту, возвращавшемуся в сопровождении полицейского. Комиссар велел ему до прихода эксперта охранять груду старья, составлявшего имущество Тубиба, а потом в сопровождении Лапуэнта направился к «Зваарте Зваан».

— Вас зовут Хуберт ван Гут?

Юноша оказался еще молчаливее, а может, недоверчивее, чем брат, и ограничился кивком.

— Вчера вечером вы ходили на танцы?

— А что в этом плохого?

Его акцент был заметен меньше. Разговаривая с ним, Мегрэ и Лапуэнту, которые стояли на набережной, приходилось высоко задирать голову.

— Где именно вы были?

— Возле площади Бастилии. Там есть одна узенькая улочка, и на ней с полдюжины заведений. Я был «У Леона».

— Вы туда и раньше захаживали?

— Не раз…

— Значит, вам ничего не известно о том, что случилось ночью?

— Только то, что мне рассказал брат.

Из медной трубы на палубу валил дым. Женщина с ребенком уже спустилась вниз, в каюту, откуда до комиссара и инспектора доносился аппетитный запах еды.

— Когда мы сможем отчалить? — спросил молодой человек.

— Наверное, после полудня, как только судья пришлет на подпись вашему брату протокол допроса.

Хуберт ван Гут, аккуратный, тщательно причесанный, был, как и брат, очень светлым блондином с розоватой кожей.

Спустя некоторое время Мегрэ и Лапуэнт пересекли набережную Селестен и на углу улицы Аве-Мария нашли бистро «Маленький Турин». На пороге стоял хозяин в жилете. Внутри было пусто.

— Можно войти?

Хозяин посторонился, удивившись, что его бистро привлекло таких посетителей. В самом деле, оно было совсем крошечным: стойка да три столика — вот и все. Стены были выкрашены ярко-зеленой краской, с потолка свисали окорока, болонские колбасы, странные желтоватые сыры, с виду похожие на раздутые бурдюки с вином.

— Что будете пить?

— Вино.

— Кьянти?

На полках стояли оплетенные бутыли, но хозяин к ним даже не прикоснулся, а достал из-под прилавка бутылку и наполнил стаканы, не сводя любопытных глаз с гостей.

— Вы знаете клошара по прозвищу Тубиб?

— Как он там? Надеюсь, жив?

Здесь звучал уже не фламандский, а итальянский акцент, и вместо флегматичного Жефа ван Гута и его брата перед ними стоял экспансивный хозяин бистро.

— Вы в курсе дела? — спросил Мегрэ.

— Слыхал, будто с ним что-то случилось ночью.

— Кто вам сказал об этом?

— Какой-то клошар, сегодня утром.

— Что именно он сообщил?

— Что возле моста Мари была потасовка и за Тубибом приехала «скорая помощь».

— И все?

— Кажется, речники вытащили его из воды.

— Тубиб покупал у вас вино?

— Частенько.

— Он много пил?

— Около двух литров в день… Конечно, когда у него водились денежки…

— А как он их зарабатывал?

— Как все они — подрабатывал на рынке или в другом месте… Иногда разгуливал по улицам с рекламными щитами. Тубибу я охотно давал в долг.

— Почему?

— Потому что он был не простой клошар, не такой, как другие… Он вылечил мою жену.

Хозяйка бистро, почти такая же толстая, как Леа, но очень подвижная, суетилась рядом, на кухне.

— Ты это обо мне?

— Я тут рассказываю, как Тубиб…

Она вошла в зал, вытирая руки о передник.

— Так это правда, что его хотели убить? Вы из полиции? Как думаете, он выкарабкается?

— Пока еще неизвестно, — уклончиво ответил комиссар. — А от чего он вас спас?

— Ах, если б вы меня видели два года назад, ни за что не узнали бы. Я была вся в экземе. Лицо красное, как сырое мясо… И не было конца этой болезни. В диспансере меня лечили самыми разными средствами, прописывали всякие мази, от которых так мерзко воняло, что я сама себе опротивела… Ничего не помогало… Мне даже запрещали есть, но у меня и аппетита-то не было… Мне еще и уколы делали…

Слушая ее, муж согласно кивал:

— Как-то днем Тубиб сидел вон в том углу возле двери, а я жаловалась на свою напасть зеленщице. И вдруг заметила, что он как-то странно на меня смотрит… А потом вдруг и говорит, да так просто, будто заказывает стакан вина: «Пожалуй, я сумею вас вылечить». Я спросила, правда ли, что он доктор. Тубиб улыбнулся и тихо ответил: «Меня никто не лишал права заниматься врачебной практикой».

— Он выписал вам рецепт?

— Нет. Только попросил немножко денег — насколько я помню, двести франков — и сам сходил за порошками к аптекарю. «Будете растворять в теплой воде по одному порошку и пить перед каждым приемом пищи. Утром и вечером умывайтесь очень соленой водой». Хотите верьте, хотите нет, но через два месяца кожа у меня стала такой же гладкой, как теперь.

— Тубиб лечил еще кого-нибудь, кроме вас?

— Не знаю. Ведь разговорчивым его не назовешь…

— Он приходил к вам каждый день?

— Почти каждый… И покупал свои два литра.

— Он всегда был один? Вам никогда не приходилось видеть его в обществе неизвестных людей?

— Нет…

— Он не называл вам своей фамилии, не говорил, где жил раньше?

— Знаю только, что у него есть дочь. У нас тоже дочка, сейчас она в школе… Как-то она принялась разглядывать Тубиба, он ей и сказал: «Не бойся… У меня тоже была маленькая девочка».

Лапуэнт, должно быть, только удивлялся: почему это Мегрэ вдруг заинтересовался историей какого-то бродяги? В газетах, в отделе происшествий, ей отведут всего несколько строк, не больше.

Но Лапуэнт не знал — он был еще слишком молод, — что за всю свою служебную карьеру Мегрэ впервые пришлось иметь дело с покушением на жизнь клошара.

— Сколько с меня?

— Не выпьете ли еще стаканчик — за здоровье бедного Тубиба?

Они выпили еще по бокалу кьянти — на сей раз за счет заведения.

Миновав мост Мари, Мегрэ и Лапуэнт вскоре вошли под серые своды больницы. Там им пришлось вести долгие переговоры с неуступчивой женщиной, восседавшей в справочном бюро.

— Вы не знаете его фамилии?

— Мне известно лишь, что на набережных его звали Тубиб и что сюда его доставили прошлой ночью.

— Тогда дежурила не я. В какое отделение его поместили?

— Не знаю… Я говорил по телефону с одним из интернов, который так и не сказал мне, будут его оперировать или нет.

— Как фамилия интерна?

Дежурная медсестра несколько раз перелистала книгу записей и позвонила куда-то по телефону.

— А кто вы будете?

— Комиссар Мегрэ.

Было видно, что это имя ничего ей не говорит, и она повторила в трубку:

— Комиссар Мегрэ…

Прошло не меньше десяти минут, и наконец со вздохом, словно оказывая ему великую услугу, она произнесла:

— По лестнице «С» поднимитесь на четвертый этаж. Там вы найдете старшую медсестру.

По пути Мегрэ и Лапуэнту встречались санитары, молодые врачи, больные в халатах, а через открытые двери палат виднелись ряды коек.

На четвертом этаже им снова пришлось ждать: старшая медсестра раздраженно разговаривала с двумя мужчинами, которые тщетно пытались ее в чем-то убедить.

— Ничего не могу сделать, — бросила она напоследок. — Обращайтесь к начальству, не я устанавливаю порядки.

Мужчины удалились, процедив сквозь зубы что-то нелестное. Старшая медсестра повернулась к Мегрэ:

— Вы по поводу бродяги?

— Комиссар Мегрэ, — представился тот.

Женщина старательно попыталась вспомнить это имя, но ей оно тоже оказалось неизвестно. Здесь был совсем другой мир — пронумерованных кабинетов, отделений, коек, расставленных рядами в просторных палатах, где в изножье каждой висели таблички с написанными на них непонятными словами.

— Как он себя чувствует?

— Если не ошибаюсь, его сейчас осматривает профессор Маньен.

— Его оперировали?

— Кто вам сказал об этом?

— Не помню… Я полагал…

В здешней больничной атмосфере Мегрэ чувствовал себя не в своей тарелке и даже немного робел.

— Под какой фамилией он у вас значится?

— Под той, что стоит в его удостоверении личности.

— Оно находится у вас?

— Могу показать.