— А костюм?
— И костюм его, а вот галстук нет. Он ни за что не надел бы такой кричащий галстук. Почти красный!
— Ваш муж вел размеренный образ жизни?
— Самый что ни на есть! Вот сестра может подтвердить. Утром садился в автобус на углу улицы и приезжал на вокзал Жювизи точно к поезду восемь семнадцать. Он всегда ездил вместе с нашим соседом, месье Бодуэном из налогового управления. На Лионском вокзале спускался в метро и выходил на станции «Сен-Мартен».
Сотрудник института подал знак Мегрэ. Комиссар понял и подвел обеих женщин к столу, на который были выложены вещи покойного.
— Полагаю, вам знакомы эти предметы?
Там лежали серебряные часы с цепочкой, носовой платок без инициалов, начатая пачка сигарет «Голуаз», зажигалка, ключ и рядом с бумажником — два кусочка синего картона.
Она сразу же посмотрела на синие бумажки.
— Билеты в кино, — сказала она.
— Зал кинохроники на бульваре Бон-Нувель, — рассмотрев билеты, подтвердил Мегрэ. — Судя по цифрам, они действительны на сегодня.
— Это невозможно. Слышишь, Жанна?
— Мне все это кажется странным, — степенно заметила сестра.
— Взгляните на содержимое бумажника.
Она посмотрела и снова нахмурилась:
— У Луи сегодня утром не было столько денег.
— Вы уверены?
— Да, я ежедневно проверяю, есть ли у него деньги. Он никогда не носит с собой больше одной тысячефранковой купюры и двух или трех стофранковых.
— И он не должен был их тратить?
— До конца месяца еще далеко.
— Значит, после работы, когда он приходил домой, у него всегда оставалась та же сумма?
— За вычетом денег на метро и сигареты. На поезд он покупал сезонный билет.
Она хотела положить бумажник себе в сумку, но поколебалась:
— Может, он вам еще понадобится?
— На сегодняшний день — да.
— Совершенно не могу понять, почему на Луи другие туфли и галстук? И еще, что в то время, когда это произошло, он не был на работе.
Мегрэ больше не стал ее расспрашивать, только попросил подписать какие-то документы.
— Вы поедете домой?
— Когда мы сможем забрать тело?
— Вероятно, через день или два.
— Вскрытие проводить будут?
— Возможно, следственный судья потребует. Пока неизвестно.
Она посмотрела на часы.
— У нас поезд через двадцать минут, — сказала она сестре, потом повернулась к Мегрэ: — Не смогли бы вы подвезти нас на вокзал?
— Ты не будешь ждать Монику? — удивилась сестра.
— Сама вернется.
Пришлось сделать крюк, чтобы попасть к Лионскому вокзалу. Две почти одинаковые фигуры поднялись по каменным ступенькам.
Сантони с усмешкой проговорил:
— Железная хватка! С такой шутки плохи. Вот бедолага…
— Да уж…
— Что вы думаете об этой истории с ботинками? Будь они новые, можно было бы подумать, что он купил их только сегодня.
— Не осмелился бы. Разве ты не слышал, что она сказала?
— Ну и яркий галстук тоже.
— Интересно, похожа ли дочь на мать?
Они не сразу вернулись в полицию, зашли в пивную перекусить. Мегрэ позвонил жене и предупредил, что не знает, когда вернется домой.
В пивной тоже ощущалась зима, на вешалках висели мокрые пальто и шляпы, темные окна сильно запотели.
Когда они вернулись в сыскную полицию, дежурный доложил Мегрэ:
— Вас спрашивала какая-то девушка. Кажется, ее вызвали. Я послал ее наверх.
— Давно ждет?
— Минут двадцать.
Туман перешел в мелкий дождик, и мокрые следы украсили разводами вечно пыльные ступени. Большинство кабинетов уже опустело. Только из-под нескольких дверей пробивался свет.
— Мне остаться? — спросил Сантони.
Мегрэ утвердительно кивнул: поскольку они вдвоем начали следствие, то и продолжать будут вместе.
На кресле в приемной сидела девушка, сперва в глаза бросилась ее голубая шляпка. В комнате было почти темно. Дежурный читал вечернюю газету:
— Это к вам, шеф.
— Знаю. — Мегрэ повернулся к ней. — Мадемуазель Туре? Пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет.
Там Мегрэ зажег лампу с зеленым абажуром, освещавшую кресло возле стола, куда он попросил ее сесть, и заметил, что она плакала.
— Дядя сказал мне, что отец умер.
Мегрэ помолчал. Как и мать, она держала платок, но свернула его и комкала в руках. Мегрэ в детстве любил так мять кусок замазки.
— Я думала, что мама будет с вами.
— Она уже уехала в Жювизи.
— Как она?
Что на это можно ответить?
— Ваша мама держалась очень мужественно.
Моника была скорее хорошенькой, совсем не похожей на мать, но унаследовала от нее крепкое телосложение. Правда, это не бросалось в глаза — у нее было молодое тело и не такое плотное. Одета она была в элегантный костюм, что немного удивило комиссара, поскольку она наверняка не могла ни сшить его сама, ни купить в дешевом магазине.
— Что случилось? — спросила она наконец, и в ту же секунду на глазах у нее выступили слезы.
— Ваш отец убит, его ударили ножом.
— Когда?
— Сегодня между половиной пятого и без четверти шесть.
— Это невозможно!
Почему ему показалось, что она не совсем искренна? Мать тоже проявляла ко всему недоверие, но, учитывая ее характер, это можно было предвидеть. К тому же для мадам Туре умереть в тупике возле бульвара Сен-Мартен было большим позором. Она организовала свою жизнь и не только свою, но и всей семьи, а эта смерть не входила в установленные ею рамки. К тому же на покойном — о ужас! — были желтые ботинки и почти красный галстук.
Моника скорее казалась осторожной и словно побаивалась, что может что-то выдать или задать ненужный вопрос.
— Вы хорошо знали своего отца?
— Ну… разумеется…
— Вы, конечно, знали его, как мы обычно знаем своих родителей. Меня же интересует, были ли у вас доверительные отношения, не делился ли отец с вами своими мыслями, не говорил ли о личной жизни?
— Он был хорошим отцом…
— Он был счастлив?
— Полагаю.
— Вы встречали его когда-нибудь в Париже?
— Не понимаю. Вы имеете в виду — случайно на улице?
— Вы оба работали в Париже. Мне уже известно, что вы не ездили на одном поезде.
— У нас разные часы работы.
— Могли бы, например, встречаться во время обеденного перерыва.
— Иногда…
— Часто?
— Нет. Скорее редко.
— Вы заходили к нему на работу?
Девушка заколебалась:
— Нет, мы встречались в ресторане.
— Вы ему звонили?
— Не помню, чтобы звонила.
— Когда последний раз вы с ним обедали?
— Несколько месяцев назад. Перед отпуском.
— В каком районе?
— В «Эльзасской кружке» на Севастопольском бульваре.
— Ваша мать знала об этом?
— Кажется, я ей говорила. Не помню.
— Ваш отец был жизнерадостным человеком?
— Довольно жизнерадостным. Мне так кажется.
— Он был здоров?
— Не помню, чтобы он болел.
— У него были друзья?
— В гости мы ходили обычно к тетям и дядям.
— У вас их много?
— Две тети и два дяди.
— Все живут в Жювизи?
— Да. Недалеко от нас. Дядя Альбер, муж тети Жанны, сообщил мне о смерти папы. Тетя Селин живет немного дальше.
— Обе они — сестры матери?
— Да.
— Скажите, мадемуазель Моника, у вас есть молодой человек?
Девушка немного смутилась:
— Сейчас неподходящее время об этом говорить. Мне нужно будет увидеть отца?
— Что вы имеете в виду?
— Дядя сказал, что я должна буду опознать труп.
— Это уже сделали мать и тетя. Но впрочем, если вы хотите…
— Нет. Думаю, что увижу его дома.
— Еще вопрос, мадемуазель Моника. Случалось ли вам замечать, когда вы виделись с отцом в Париже, чтобы он носил желтые ботинки?
Девушка ответила не сразу. Наверное, чтобы потянуть время, она переспросила:
— Желтые ботинки?
— Скорее, светло-коричневые. Простите за выражение, в мою молодость такой цвет называли «детской неожиданностью».
— Не помню.
— А красного галстука на нем тоже не видели?
— Нет.
— Когда вы ходили в кино?
— Вчера днем.
— В Париже?
— В Жювизи.
— Я больше вас не задерживаю. Кажется, у вас скоро поезд?
— Через тридцать пять минут.
Она взглянула на часы, поднялась, еще на минуту замешкалась.
— До свидания, — произнесла она наконец.
— До свидания. Благодарю вас, мадемуазель.
Мегрэ проводил ее до порога и закрыл за ней дверь.