Она поколебалась, потом спросила:

— Полагаю, вы виделись с его женой?

— Да. Вчера вечером.

— Что она сказала?

— Она не понимает, почему ее муж в минуту смерти оказался в желтых ботинках. Утверждает, что их надел на него убийца.

Леон, как и консьержка, тоже заметила эти ботинки.

— Да нет, он часто носил их.

— Еще когда работал на улице Бонди?

— Нет. Гораздо позже.

— Насколько позже?

— Ну, может, спустя год.

— Вас не удивили его желтые ботинки?

— Удивили. Он так никогда раньше не одевался.

— Что вы подумали?

— Что он изменился.

— Он действительно изменился?

— Он был не совсем такой, как прежде. Шутил как-то иначе. Даже хохотал.

— А до этого не смеялся?

— Смеялся, но не так. Что-то новое появилось в его жизни.

— Женщина?

Это было жестоко, но он должен был задать этот вопрос.

— Возможно.

— Он рассказывал вам о чем-то сокровенном?

— Нет.

— Он никогда не пытался ухаживать за вами?

— Никогда, — ответила она торопливо. — Клянусь. Уверена, что ему это даже в голову не могло прийти.

Кот покинул старуху и переместился на колени Мегрэ.

— Пусть сидит, — сказал он, поскольку она собиралась его согнать. Курить трубку он не осмеливался. — Представляю, какой это был тяжелый удар для всех вас, когда месье Каплан объявил, что закрывает дело.

— Да, это было тяжело.

— Особенно для Луи Туре?

— Месье Луи был самым преданным работником. У него были свои особые привычки. Он ведь начал работать здесь с четырнадцати лет, мальчиком-рассыльным.

— Откуда он родом?

— Из Бельвиля. По его словам, его мать осталась вдовой и однажды сама привезла его к старому месье Каплану. Он еще ходил в коротких штанишках. Он ведь почти не учился в школе.

— Мать умерла?

— Уже давно.

Почему у Мегрэ создалось впечатление, что она что-то от него утаивает? Она казалась открытой, смотрела прямо в глаза, и все же он чувствовал, что она ускользает, так же неслышно, как двигалась.

— Говорят, ему нелегко было найти работу.

— Кто вам об этом сказал?

— Я так понял из разговора с консьержкой.

— Когда тебе за сорок, найти работу особенно тяжело, да еще когда нет какой-то определенной специальности. Я сама…

— А вы искали?

— Всего несколько недель.

— А месье Луи?

— Он искал дольше.

— Вы это предполагаете или знаете наверняка?

— Знаю.

— Он бывал у вас в то время?

— Да.

— Вы помогали ему?

Теперь он был в этом почти уверен. У таких, как Леон, всегда есть сбережения.

— Зачем об этом говорить?

— Понимаете, пока я не буду иметь полного представления, чем занимался месье Туре в последние годы, я ни за что не смогу найти убийцу.

— Это правда, — согласилась она, подумав. — Я расскажу все, но пусть это останется между нами. Главное, чтобы не дошло до жены. Она такая гордая…

— Вы ее знаете?

— Он мне рассказывал. Мужья ее сестер занимают прекрасное положение и построили себе дома.

— Он тоже.

— Он был вынужден, его заставила жена. Она же пожелала поселиться в Жювизи, где жили ее сестры.

Теперь ее голос изменился, в нем слышалась глухая, давно копившаяся обида.

— Он боялся жены?

— Не хотел никому причинять огорчения. Когда за несколько недель до Рождества мы все потеряли работу, он решил не портить семье праздник.

— Он ничего дома не сказал? Делал вид, что все еще работает на улице Бонди?

— Он надеялся быстро найти новую работу, сперва через несколько дней, потом через несколько недель. Ведь у него был дом.

— Не понимаю.

— Он выплачивал его, и я знаю, что если не внесешь деньги в срок…

— У кого он взял в долг?

— У месье Семброна и у меня.

— Кто такой Семброн?

— Бухгалтер. Он уже не работает. Живет на набережной Межисри.

— У него есть деньги?

— Он еле сводит концы с концами.

— И вы оба дали в долг месье Луи?

— Да. Иначе его дом выставили бы на продажу, и они все оказались бы на улице.

— Почему он не обратился к месье Каплану?

— Месье Каплан отказал бы ему. Такой уж он человек. Когда он объявил о том, что закрывает фирму, то вручил каждому из нас конверт с трехмесячной зарплатой. Месье Луи боялся держать их при себе, иначе узнала бы жена.

— Она проверяла содержимое бумажника?

— Не знаю. Вероятно. Деньги хранились у меня, и каждый раз он забирал сумму, равную его зарплате. Потом, когда деньги кончились…

— Понимаю.

— Он вернул мне долг.

— Спустя какое время?

— Через восемь или девять месяцев. Около года.

— Сколько вы его не видели?

— Примерно с февраля по август.

— Вы не беспокоились?

— Нет. Я знала, что он придет. И даже если бы не вернул…

— Он сказал вам, что нашел работу?

— Сказал, что работает.

— Он уже носил желтые ботинки?

— Да. Приходил время от времени. Каждый раз приносил подарки мне и сласти для мамы.

Наверное, поэтому старуха так разочарованно смотрела на Мегрэ. Гости должны были приносить ей лакомства, а Мегрэ пришел с пустыми руками. Он пообещал себе, что если придется снова заглянуть сюда, то непременно запасется конфетами.

— Он никогда не называл чьих-то фамилий?

— Чьих?

— Не знаю… Начальников, приятелей, друзей…

— Нет…

— А не вспоминал ли он в разговоре какой-то определенный район Парижа?

— Только улицу Бонди. Он приходил туда несколько раз. Он переживал, что здание так и не снесли.

«Мы могли бы остаться там еще на год!» — вздыхал он.

Звякнул колокольчик, и Леон привычно вытянула шею, посмотреть, кто зашел в магазин. Мегрэ встал.

— Не хочу вам больше мешать.

— Милости прошу. Заходите.

У прилавка стояла беременная. Он взял шляпу и пошел к двери.

— Благодарю.

Было одиннадцать часов утра.

— Останови у ближайшего бистро.

— Так было же одно, рядом с магазином!

Ему было неловко зайти туда на глазах Леон.

— Поверни за угол.

Он хотел позвонить месье Каплану, поискать в справочнике Ботен точный адрес бухгалтера Семброна на набережной Межисри.

Раз уж он начал день с кальвадоса, то выпил еще рюмку, прямо у стойки.

Конец ознакомительного фрагмента