— С каких пор у вас отдельные спальни?

Арман Ляшом кашлянул и, повернувшись к следователю, все еще стоящему у дверей, произнес нерешительно, голосом робкого человека, вынужденного сделать над собой усилие:

— Я сомневаюсь, что комиссар имеет право задавать вопросы, касающиеся нашей личной жизни. Мой брат был убит сегодня ночью с целью ограбления, а нас все время расспрашивают только о том, что мы делали сегодня ночью.

Тень улыбки скользнула по лицу следователя Анжело.

— Я полагаю, что комиссар Мегрэ задает вам подобные вопросы как свидетелям…

— Я не люблю, когда беспокоят мою жену, и я не желаю, чтобы ее вмешивали в это дело.

Он сердился, как все застенчивые люди, которые редко высказывают свои чувства.

Мегрэ сказал мягко:

— Кто был главой вашей семьи, месье Ляшом?

— Какой семьи?

— Скажем, всех тех, кто живет в этом доме.

— Это касается только нас самих. Не отвечайте ему больше, Полет.

Мегрэ отметил про себя, что он не говорит жене «ты», но, возможно, так принято в определенном кругу, часто именно в этом и выражается снобизм.

— Если вы будете продолжать в том же духе, то вы еще, пожалуй, начнете допрашивать моих родителей, затем служащих и рабочих фабрики…

— Да, конечно, я собираюсь это сделать.

— Мне неизвестны в точности ваши права…

— Я могу вам дать разъяснение по данному вопросу, — вмешался следователь Анжело.

— Благодарю вас, но я предпочитаю продолжить этот разговор в присутствии нашего адвоката. Надеюсь, мне будет позволено вызвать его?

Следователь ответил не сразу:

— Ни один параграф закона не запрещает присутствия вашего адвоката. Но я еще раз позволю себе напомнить вам, что вы и члены вашей семьи допрашиваетесь в качестве свидетелей и что в подобных случаях обычно не принято вызывать адвоката, так как…

— Мы не будем больше отвечать, пока он не придет.

— Как вам будет угодно.

— Я ему немедленно позвоню.

— Где у вас телефон?

— В столовой.

Столовая помещалась в соседней комнате, и, когда Ляшом открыл дверь, все увидели стариков, сидящих у камина, в котором слабо горел огонь. Решив, что в столовую снова войдут чужие люди, старики хотели подняться и скрыться в глубине дома, но Арман Ляшом быстро прикрыл за собой дверь.

— Ваш супруг, мадам, по-видимому, очень потрясен случившимся.

Она сурово взглянула на комиссара:

— Это вполне естественно, вам не кажется?

— Братья были близнецами?

— Между ними семь лет разницы.

Тем не менее братья были очень похожи, даже усы, тонкие и длинные, были у них одинаковые. Из соседней комнаты доносился шум голосов. Следователь Анжело не выражал ни признаков нетерпения, ни желания сесть.

— У вас нет никаких подозрений, никаких мыслей о том, кто…

— Мой муж уже заявил, что мы не будем отвечать на ваши вопросы, пока не приедет наш адвокат.

— А кто ваш адвокат?

— Спросите об этом моего мужа.

— У вашего мужа есть еще братья или сестры?

Она взглянула на него и не ответила. И все же она была совершенно непохожа на остальных членов семьи. Чувствовалось, что в других условиях она могла быть красивой и желанной, в ней как бы затаилась жизненная сила, которую она вынуждена была подавлять.

Странно было видеть ее в этом доме, где все говорило о минувших временах и давно прошедшей жизни.

Арман Ляшом вернулся в гостиную. И снова позади него мелькнули у камина лица двух стариков, похожих на восковые фигуры.

— Адвокат будет здесь через несколько минут.

Он вздрогнул, услышав на лестнице тяжелые шаги. Мегрэ его успокоил.

— Это пришли за телом, — сказал он. — Прошу простить, но господин следователь может вам объяснить, что таков закон и что необходимо транспортировать убитого в патолого-анатомический институт для вскрытия.

Занятно, что родственники как будто не испытывали никакого горя, только какую-то подавленность, беспокойство и оцепенение.

Множество раз за свою долгую практику Мегрэ оказывался в подобных же обстоятельствах, когда ему приходилось врываться в жизнь людей, в доме которых произошло преступление. Но ни разу он не испытывал подобного ощущения нереальности всего происходящего.

Ко всему этому добавился еще молодой следователь, представитель другого поколения, который ходил за ним буквально по пятам.

— Пойду погляжу, — пробормотал Мегрэ, — надо отдать кое-какие распоряжения…

На самом деле ему не надо было давать никаких распоряжений, никаких советов, ибо люди, пришедшие с носилками, хорошо знали свое дело. Мегрэ ограничился тем, что на мгновение приподнял простыню, прикрывавшую лицо убитого, и взглянул на него еще раз.

Он заметил боковую дверь, открыл ее и очутился в пыльной неприбранной комнате, которая, по-видимому, была рабочим кабинетом покойного Леонара Ляшома.

Жанвье, который стоял наклонившись над письменным столом, вздрогнул от неожиданности:

— Ах, это вы, патрон…

Он открывал один за другим ящики старинного бюро.

— Что-нибудь нашел?

— Нет. Мне не нравится эта история с лестницей.

Мегрэ она тоже не нравилась. У него не было еще возможности побродить по дому и вокруг него, но тем не менее в этой истории с лестницей было нечто странное.

— Понимаете, — продолжал Жанвье, — ведь прямо под окном находится застекленная дверь, в которой выбито одно стекло. Войдя в эту дверь, можно легко пробраться сюда. Таким образом, грабителю не было никакой необходимости разбивать стекло в окне, так как в дверях вместо него был уже давно прибит картон. Зачем было тащить через весь двор такую тяжелую лестницу…

— Понимаю.

— Он будет привязываться до конца?

«Он» — это был, конечно, следователь Анжело.

— Не знаю. Вполне возможно.

На этот раз они оба вздрогнули, так как на пороге комнаты неожиданно появилась маленькая старушонка, почти горбатая, которая мрачно и злобно смотрела на них.

Безусловно, это была та самая старая служанка, о которой рассказывал районный комиссар. Ее взгляд скользнул по их лицам, по выдвинутым ящикам, разбросанным бумагам. Наконец она пробормотала, явно сдерживаясь, чтобы не разразиться проклятиями:

— Комиссара Мегрэ ожидают в гостиной.

Жанвье спросил вполголоса:

— Мне продолжать, патрон?

— При данных обстоятельствах я и сам не знаю. Делай что хочешь.

Мегрэ последовал за горбуньей. Она открыла ему дверь в гостиную, где уже находилось новое лицо. Незнакомец представился:

— Мэтр Радель…

Не начнет ли он говорить о себе в третьем лице?

— Очень приятно, мэтр.

Еще один молокосос, правда постарше следователя Анжело. В этом старомодном доме, принадлежавшем прошлому веку, Мегрэ ожидал встретить иного адвоката, старого нечистоплотного сутягу.

Раделю никак нельзя было дать больше тридцати пяти лет, и он был почти так же подтянут и выхолен, как и следователь Анжело.

— Господа, мне известно лишь то, что месье Арман Ляшом счел необходимым сообщить мне по телефону, и посему я прежде всего прошу извинения за реакцию моего клиента. Попытавшись представить себя на его месте, вы его, безусловно, поймете. Я пришел сюда скорее в качестве друга, чем адвоката. Для того чтобы рассеять это недоразумение, заявляю, что Арман Ляшом очень плохо себя чувствует. Смерть его брата, бывшего душой этого дома, глубоко потрясла его, и нет ничего удивительного, что, будучи не знакомым с работой полиции, он уклонился от некоторых вопросов.

Мегрэ вздохнул, как бы набираясь терпения, и зажег потухшую трубку.

— Следовательно, я буду присутствовать по просьбе месье Ляшома при дальнейшем допросе, который вам угодно будет вести, но я настаиваю на том, чтобы мое присутствие не воспринималось как стремление данного семейства занять оборонительную позицию.

Он взглянул на следователя, затем на комиссара.

— Кого вы желаете допрашивать?

— Мадам Ляшом, — сказал Мегрэ, указывая на молодую женщину.

— Я только попрошу вас не упускать из виду, что мадам Ляшом так же глубоко потрясена, как и ее супруг.

— Мне хотелось бы допросить каждого из свидетелей в отдельности.

Арман Ляшом нахмурился. Мэтр Радель прошептал ему что-то на ухо, и тогда он наконец решился выйти из комнаты.

— Скажите, мадам, не получал ли ваш шурин в последнее время каких-либо угрожающих писем?

— Конечно нет.

— Он вам бы рассказал?

— Полагаю.

— И вам, и всем остальным членам семьи?

— Он бы сказал нам всем.

— И своим родителям тоже?

— Возможно, нет, считаясь с их преклонным возрастом.

— Следовательно, он рассказал бы об этом только вам и вашему мужу.

— Я считаю это вполне естественным.

— Отношения между обоими братьями были дружескими, родственными?

— Очень дружескими и очень родственными.

— А с вами?

— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Какой характер носили ваши отношения с шурином?

— Простите за то, что я прерываю вас, — вмешался мэтр Радель, — но этот вопрос задан в такой форме, что может показаться тенденциозным. Я надеюсь, месье Мегрэ, что вы не имели намерения инсинуировать…

— Я ничего не инсинуирую. Я только спрашиваю, были ли отношения между мадам Ляшом и ее шурином дружескими?

— Конечно, — сказала она.