Разговор вернулся к первоначальной теме, была рассказана история про позолотчика, что зарезал одну вдову, он хотел жениться на ней, а она не хотела и в наказание за свою строптивость была убита, а он ушел в монастырь Святой Троицы, еще рассказали про ту несчастную женщину, которая стала корить мужа за неверность, а он взял и проткнул ее шпагой насквозь, и еще про то, что случилось с одним священником, которого трижды основательно пырнули ножом за любовные делишки, все это было в дни Великого поста, такое время, когда кровь кипит, а злоба не спит, как выяснилось. Но август тоже месяц недобрый, как видно из того, что было в прошлом году, когда нашли женщину, разрубленную на четырнадцать или пятнадцать кусков, так и неизвестно в точности, на сколько, и видно было, что сначала избили ее жестоко, ягодицы исхлестали и живот, потом что-то нашли в Котовии, что-то там, где обстраивается граф Тароука, кое-что в Кардайсе, прямо на виду все лежало, не зарыли, не сбросили в море, а как будто нарочно выставили напоказ, чтобы нагнать на всех страху.

Заговорил тут Жуан Элвас и сказал, Да уж, помучили ее, несчастную, и, видно, при жизни, потому как терзать труп подобным образом было бы уж слишком жестоко, такое преступление может совершить только тот, у кого душа безвозвратно загублена, а сердца в помине нет, ты на войне никогда такого не видел, Семь Солнц, хоть и не знаю я, что видел ты на войне, а тот, кто начал рассказ, воспользовался этим отступлением Жуана Элваса и продолжал, Потом обнаружились недостающие части, в Жункейре нашли голову и одну руку, одну ногу нашли в Боависте, и, судя по голове, руке и ноге, была та женщина балованная и выросшая в холе, по лицу ей было лет девятнадцать-двадцать, и в том же самом мешке, где голова лежала, были внутренности, и груди, и еще младенец, месяцев трех-четырех, задушенный шелковым шнурком, много чего видывали в Лиссабоне, такого никогда.

Снова заговорил Жуан Элвас, добавил, что еще знал об этом случае, Король приказал оповестить горожан, что обещает награду в тысячу крузадо тому, кто найдет преступников, но уже почти год прошел, и никого не нашли, еще бы, все сразу поняли, что в этом деле замешаны люди, которых лучше не трогать, не сапожники, не портные, те режут только кожу да ткань, а эту женщину разрезали на куски так умело и искусно, что, когда созвали хирургов осмотреть, сказали они, что тот, кто это сделал, знает анатомию до тонкостей, они сами столько не знают, да кто в этом сознается. За монастырской стеной слышалось бормотанье монахинь, они даже не ведают, какой участи избежали, родить ребенка и так жестоко поплатиться за это, и тогда спросил Балтазар, Что же, так больше ничего и не узнали, кто хоть была эта женщина. Ни о ней, ни об убийцах ничего не известно, голову выставили на Воротах Милосердия, и никакого толку, и тут один из тех, кто до сих пор помалкивал, не столько чернобородый, сколько седобородый, сказал, Эти люди были не из столицы, живи они в столице, заметили бы люди, что исчезла женщина, и пошли бы разговоры, наверное, отец приказал убить дочку за то, что обесчестила дом, а потом велел разрубить на куски и отвезти во вьюках на муле либо на конных носилках, чтобы те куски разбросали по городу, а там, где живут они, он, может статься, приказал похоронить свинью, а сам распустил слух, что дочка померла от оспы, чтобы не показывать тела, есть люди, что на все способны, даже на такое, чего свет не видывал.

Смолкли собеседники, полные негодования, монахини притихли, как вымерли, и объявил Семь Солнц, На войне больше милосердия, Война еще не вышла из пеленок, усумнился Жуан Элвас. И поскольку после этого заключения сказать было нечего, все заснули.


Дона Мария-Ана не отправится сегодня на аутодафе. Она в трауре по случаю смерти брата своего Иосифа, императора Австрии, в какие-нибудь несколько дней напала на него оспа и унесла его, а было ему всего тридцать три года, но не по этой причине останется королева в надежно охраняемых своих покоях, в великое расстройство пришли бы дела в государствах, если бы королевы впадали в слабость по столь незначительным поводам, они приучены переносить и подобные испытания, и горшие. Хотя пошел пятый месяц, королеву все еще донимают приступы тошноты, но и это не отвлекло бы ее дух от долга набожности, а чувства, зрение, слух и обоняние от торжественной церемонии, в которой все так возвышает душу, так угодно Богу, и размеренное движение процессии, и неспешное чтение приговора, унылые фигуры осужденных, жалобные стоны, запах горелого мяса, когда на уголья падают капли жира, коего после тюремного заключения осталось совсем немного. Дона Мария-Ана не будет присутствовать на аутодафе, ибо ей трижды пускали кровь, хотя она и беременная, и по сей причине королева почувствовала сильнейшую слабость вдобавок ко всем мучениям, не дающим ей покою уже много месяцев. Отложили ей до времени очередное кровопускание, как ранее отложили сообщение о смерти брата, ибо хотели врачи укрепить здоровье королевы, ведь срок беременности еще невелик. Но, сказать по правде, воздух во дворце нездоровый, что недавно подтвердилось, когда был у короля сильнейший запор, он даже пожелал исповедаться, что и было мигом исполнено, исповедь всегда душе на пользу, но, как видно, опасность была воображаемая, ибо все кончилось благополучно, когда поставили монарху клистир, просто несварение желудка. Дворец приуныл, к обычному унынию прибавился траур, который, по велению короля, распространяется на всю его семью, и он предписал траур всем титулованным и должностным лицам и сам его соблюдает, неделю не покидал своих покоев, полгода будет носить полный траур, три месяца длинный траурный плащ и три месяца короткий, дабы выказать великую скорбь, которую причинила ему смерть императора, его шурина.

Сегодня, однако же, день всеобщей радости, хотя, может, слово это здесь не к месту, ибо наслаждение приходит откуда-то из глубины, возможно, из самой души, стоит только посмотреть на этот город, дома опустели, все горожане высыпали на улицы и площади, спускаются с холмов, сходятся на площади Россио, чтобы поглядеть, как будут наказывать евреев и новых христиан, еретиков и колдунов, не говоря уже о случаях, труднее поддающихся определению, как-то содомия, молинизм, похищение и совращение женщин и прочие мелочи, за которые положено расплачиваться костром или ссылкой. Сегодня выйдут на место лобное сто четыре человека, большинство приехало из Бразилии, этой утробы, плодящей алмазы и нечестивость, пятьдесят один мужчина да пятьдесят три женщины. Из них две будут переданы в мирские руки палача как неисправимые, согласно тексту приговора, иными словами, упорствующие в своей ереси, как убежденные вероотступницы, согласно приговору, иными словами, стоящие на своем вопреки всем свидетельствам, как бунтовщицы, согласно приговору, иными словами, не желающие отречься от своих заблуждений, каковые являются их правдою, но не к месту и не ко времени. И поскольку прошло уже почти два года с тех пор, как в последний раз сжигали в Лиссабоне людей, площадь Россио переполнена народом, нынче двойной праздник, и воскресенье, и аутодафе, так никогда и не выяснится, что больше по вкусу горожанам, то ли это зрелище, то ли бой быков, даже когда останется один только бой быков. В окнах, выходящих на площадь, виднеются женщины, разодетые и причесанные изящно, на германский лад, в подражание всемилостивейшей королеве, румяна на щеках и на груди, губки втянуты и поджаты, чтобы рот казался меньше и ýже, дамы гримасничают, поглядывают на улицу, беспокоясь, на месте ли мушка, в углу рта поцелуйница, поверх прыщика укрывательница, под глазом сумасбродка, а признанный или вздыхающий поклонник разгуливает тем временем внизу с платком в руке и помавает плащом. И поскольку день выдался жаркий, присутствующие не прочь освежиться, кто знаменитым лимонадом, кто ковшом обычной воды, кто ломтем арбуза, не пренебрегать же этими благами из-за того только, что кто-то идет на смерть. А если потребует желудок чего-то поосновательнее, хватает зерен люпина и орешков пинии, пирожков с сыром и фиников. Король с инфантами обоего пола, своими братцами и сестрицами, пообедает в Инквизиции по окончании богоугодного дела и, поскольку он уже избавился от недомогания, окажет честь столу главного инквизитора, а стол этот будет ломиться от супниц с куриным бульоном, от блюд с куропатками, телячьей грудинкой, огромными пирогами и крохотными пирожками с бараниной, сдобренной сахаром и корицей, с кастильским косидо, заправленным всем, чем положено, и вдобавок шафраном, от блюд с бланманже и, на десерт, с печеньями и фруктами. Но король столь воздержан, что вина не пьет, а поскольку добрый пример лучший урок, все им пользуются, примером, разумеется, а не вином.

Другой пример, полезный больше для души, коли тело уже вполне удоволено, будет подан сейчас на площади. Вот показалась процессия, впереди идут доминиканцы, несут хоругвь святого Доминика, за ними следуют длинной цепочкой инквизиторы, затем появляются приговоренные, сто четыре человека, как уже было сказано, у всех свечи в руках, с обеих сторон охранники, слышится только бормотанье молитвы, по головному убору сразу видно, кто приговорен к смерти, кто нет, хотя есть и еще одна верная примета, большое распятие повернуто тыльною стороною к женщинам, которые умрут на костре, а благой и страждущий лик обращен к тем, кому будет дарована жизнь, символический способ оповещения об уготованной каждому участи, если не приглядываться к одеяниям, каковые суть переложение приговора на зримый язык, желтые санбенито с красным крестом святого Андрея на тех, кто не заслужил смерти, санбенито с языками пламени, устремленными книзу, так называемыми опрокинутыми огнями, на тех, кто избежал казни, покаявшись, балахон пепельно-серого, похоронного цвета с изображением осужденного в окружении дьяволов и языков пламени означает в переводе на человеческий язык, что обе женщины в этом облачении вскоре будут гореть на костре. Проповедь произнес брат Жуан дос Мартирес, отец-провинциал, возглавляющий аррабидское монашество, и, разумеется, никто не заслуживает сей чести больше, чем он, если мы вспомним, что к аррабидскому монашеству принадлежал брат, во увенчание добродетелей коего Бог наградил королеву беременностью, да будет от его слова польза делу спасения душ, как будет польза правящему дому и францисканскому ордену от ожидаемого потомства и обещанного монастыря.