Уламры слышали уже тяжелое дыхание людоедов за своей спиной, а нужно было пробежать еще не меньше тысячи локтей…

Тогда Нао протяжно крикнул. В ответ на этот крик из платановой рощи выбежал человек, а один из мамонтов, подняв хобот, пронзительно затрубил. Тотчас же три мамонта отделились от стада и зашагали вслед за своим вожаком навстречу сыну Леопарда.

Кзамы радостно закричали и остановились. Им оставалось только ждать отступления уламров, чтобы окружить их и уничтожить.

Но, к их глубочайшему изумлению, Нао и Гав продолжали бежать прямо навстречу могучим животным. Пройдя сотню локтей, сын Леопарда остановился, повернул к людоедам свое осунувшееся от безмерной усталости лицо с глубоко запавшими глазами, в которых горело торжество, и крикнул:

— Уламры заключили союз с мамонтами! Нао не страшны теперь пожиратели людей!

Пока он говорил это, мамонты приблизились к беглецам, и вожак стада положил свой хобот на плечо Нао.

Сын Леопарда продолжал:

— Нао отнял у людоедов Огонь! Он убил четырех стражей Огня на стоянке кзамов и еще четверых во время погони!

Кзамы завыли от бешенства, видя, что добыча ускользнула от них. Но, так как мамонты приближались к ним, они поспешно обратились в бегство, не смея и думать о каком-либо противодействии признанным властителям Земли.

Глава седьмая

Под защитой мамонтов

Нам хорошо заботился об Огне в отсутствие Нао. Огонь горел в плетенке чистым и ярким пламенем. И несмотря на то, что усталость была непомерной, что боль от раны терзала тело, словно острые волчьи клыки, а голова кружилась и пылала от жара, сын Леопарда почувствовал себя бесконечно счастливым. Мысль о близкой смерти не угнетала его больше, и сердце большого уламра снова было полно надежд. Не умея еще ни предвидеть будущее, ни даже думать о нем, он всем существом своим отдавался сладостному ощущению покоя и безопасности. В памяти вставали картины родных мест: он видел весеннее убранство болот, камыши, словно вонзившие в небо зеленые стрелы своих прямых стеблей, свежую листву ольхи, ив и тополей, стремительный полет чирков, цапель, диких голубей, звонкое щебетание синиц и зябликов и теплые струи весеннего дождя, который падает на проснувшуюся землю, словно сама жизнь. И в разливе весенних вод, и в буйном цветении степных трав, и в зеленой чаще деревьев ему мерещился образ гибкой и стройной Гаммлы… Вся радость жизни была сосредоточена для Нао в ее больших темных глазах, то задумчивых, то веселых, то лукавых, то ласковых…

Помечтав перед Огнем, Нао принялся собирать травы и съедобные корни растений, чтобы поднести их своему покровителю — вожаку мамонтов. Он понимал, что союз с властителями Земли будет прочным только в том случае, если возобновлять его каждый день.

После этого он выбрал наконец место для отдыха в самой середине громадного стада и растянулся там, приказав Наму стать на страже.

— Если мамонты покинут пастбище, — сказал Нам, — я разбужу сына Леопарда!

— Пастбище обширно, и мамонты не покинут его до вечера, — ответил Нао.

И, положив под голову руку, он заснул как убитый.

Когда Нао проснулся, солнце уже клонилось к закату. Розовые облака постепенно заволакивали пожелтевший диск, похожий на громадный цветок кувшинки.

Нао чувствовал себя разбитым — все суставы мучительно ныли, голова горела, озноб то и дело пробегал по спине. Но шум в ушах ослабел, и рана на плече начала затягиваться.

Он с трудом поднялся, бросил взгляд на плетенку с Огнем и только потом спросил сына Тополя:

— Кзамы вернулись?

— Они никуда не уходили… Враги стерегут нас на берегу реки, напротив того островка с высокими тополями.

— Пусть стерегут, — ответил с усмешкой сын Леопарда. — У них нет Огня, который мог бы согреть их в холодную осеннюю ночь. Скоро они потеряют терпение и вернутся к своему племени. А теперь пусть Нам, в свою очередь, ложится спать.

Нам послушно улегся на охапку сухих листьев и лишайника, а Нао подошел к Гаву, метавшемуся в беспокойном сне. Голова юноши пылала, дыхание со свистом вырывалось из груди, но рана больше не кровоточила, и Нао понял, что опасность не угрожает жизни его молодого спутника. Сыну Леопарда страстно хотелось развести большой костер, но он понимал, что это может не понравиться мамонтам. А ему во что бы то ни стало нужно было узнать, согласится ли вожак мамонтов, чтобы уламры провели ночь под защитой стада.

Нао стал искать глазами большого мамонта. По обыкновению, тот стоял один поодаль, чтобы лучше видеть окрестности и следить за стадом. Он срывал молодые побеги деревьев, чуть выступавшие на поверхность земли.

Сын Леопарда снова нарвал съедобных корней папоротника и травы, присоединил к ним болотные бобы и, держа на вытянутых руках свой дар, направился к большому мамонту.

При его приближении мамонт перестал обгладывать молодые побеги; он дружелюбно взмахнул мохнатым хоботом и сделал несколько шагов навстречу человеку. Увидев в руках Нао вкусную пищу, мамонт проявил признаки явного удовольствия. Он уже начинал чувствовать привязанность к этому странному двуногому существу.

Уламр протянул мамонту угощение и сказал:

— Вождь мамонтов! Кзамы еще не покинули берега Большой реки. Они стерегут уламров. Мы не боимся кзамов, но нас всего трое, а кзамов больше, чем у всех нас пальцев на руках и на ногах. Они убьют уламров, если те уйдут от мамонтов.

Мамонт не был голоден, так как пастбище изобиловало сочной травой. Он задумчиво жевал принесенные уламром коренья и бобы. Затем он не спеша оглядел окрестности, несколько мгновений смотрел на заходящее солнце, потом улегся на землю и обвил хоботом торс Нао.

Нао понял, что союз с сильнейшими существами на Земле стал еще более прочным и что сам он, Гав и Нам могут оставаться под защитой стада мамонтов до полного выздоровления. И быть может, им будет даже позволено зажечь вечером костер, чтобы вкусить наконец сладость жареного мяса, печеных каштанов и съедобных кореньев.

Солнце скатилось уже к самому горизонту, и диск его стал багровым, словно налился кровью. Облака вспыхнули, охваченные гигантским небесным пожаром: то красные, как цветы канны, то оранжевые, как поля цветущего лютика, то лиловые, как вересковые заросли весной. Огни их отражались в зеркальной глади речных вод и, казалось, пронизывали темную глубину.

Этот осенний вечер совсем не походил на пышное великолепие долгих летних закатов, но было в нем столько красоты и грусти, что суровая душа Нао невольно поддавалась его обаянию. И в который уже раз сын Леопарда с изумлением спрашивал себя: кто же зажигает по вечерам в небе эти величественные костры, что за живые существа обитают на высокой небесной горе, среди звезд и облаков?

Трое суток Нао, Гав и Нам жили среди мамонтов. Мстительные кзамы по-прежнему прятались в зарослях на берегу Большой реки, надеясь застигнуть врасплох ненавистных уламров и отомстить им за украденный Огонь и гибель своих соплеменников.

Нао не боялся больше людоедов; его союз с мамонтами крепнул изо дня в день. Он быстро поправлялся, набирая силу; шум в голове уже не мучил его, рана на плече затягивалась, жар прошел. Гав также выздоравливал.

Часто трое уламров, взобравшись на вершину холма, издевались над своими врагами.

Нао кричал им:

— Зачем кзамы бродят вокруг пастбища? Перед силой мамонтов вы все равно что шакалы перед серым медведем! Топоры и палицы кзамов не могут устоять перед топором и палицей Нао! Если кзамы не уберутся к своему племени, уламры заманят их в ловушку и перебьют всех до единого!

Нам и Гав издавали воинственные крики и потрясали копьями. Но кзамы не обращали никакого внимания на насмешки и продолжали бродить по саванне, среди камышей и кустарников. В роще сикомор, меж тополей, ясеней и кленов, уламры вдруг замечали косматый торс или всклокоченную голову притаившегося кзама, который подстерегал их. По вечерам неясные силуэты врагов внезапно возникали из темноты и снова скрывались. И хотя уламры не испытывали больше страха перед кзамами, эта упорная слежка раздражала и озлобляла их. Она мешала молодым воинам отдаляться от стада мамонтов, чтобы исследовать местность; она угрожала их будущему, потому что уламры скоро должны были покинуть своих могучих союзников и направиться на север, к становищу родного племени. Как сделать, чтобы враги оставили их след? Нао думал об этом в долгие часы вынужденного бездействия.

Трижды в день сын Леопарда приносил вожаку мамонтов стебли растений, сладкие корни и болотные бобы. Он часто и подолгу просиживал возле могучего зверя, стараясь понять его язык или научить мамонта понимать человеческий.

Мамонт охотно прислушивался к человеческой речи. Он шевелил перепончатыми ушами и, словно в раздумье, медленно покачивал большой головой; странный свет загорался иногда в глубине его маленьких коричневых глазок, веки прищуривались, и Нао казалось, что мамонт смеется.

В такие минуты Нао думал: «Большой мамонт понимает Нао… но Нао еще не понимает речи мамонта…»