Трудности вербального общения

Почему нельзя по-честному? Ртом проговорить.

Открыть его, сказать «а», закрыть — открыть, сказать «я», закрыть снова, опять открыть, сказать «хочу!» И все. Это же просто.

Вместо этого она закатывает глаза. И молчит. А он не понимает, но чувствует: что-то не так.

Он открывает рот и спрашивает:

— Что-то не так? — Он-то нормальный.

С ней трудно, но объяснение есть, оно вполне логичное: она — женщина.

А она вертит головой:

— Да нет, все хорошо. Слегка с нажимом на «хорошо», чтобы сразу стало понятно: все очень-очень нехорошо, скотина ты тупая.

И снова закатывает глаза. Ну неужели ему не ясно, что она хочет цветы и туфли. Это же так просто.

Они мимо витрины проходили, и она на них смотрела. Нет, вернее не так. Она на них СМОТРЕЛА. Он что, слепой? Она не хочет выпрашивать, она хочет, чтобы он догадался и сделал сюрприз. СЮР-ПРИЗ! Это сложно?

И чтобы потом все девочки такие: Сам? Вот просто сам? Ты на них только глянула, а он сразу? И Сам? Господи, какая ты счастливая.

А если она скажет ему словами, это «не сам». И где тогда романтика? И ради чего все это?

А он, дурак, не догадывается о буре в голове. Примитивное создание. Да если бы не она, так бы и ходил в мятой майке и ел с пола. И менеджером не был, и кеды красные не носил бы под костюм.

Она его вдохновляет, окрыляет… с полуслова понимает, а он… «Любимая, скажи, что не так…»

Но она не говорит. Она закатывает глаза.

А что она должна сказать? Что хочет туфли? Не хочет она туфли! У нее их полный шкаф. Вернее, хочет, но не в них дело. Дело совсем в другом. Вообще!

Но как все это объяснить словами?

Мужчины, которых мы выбираем

У Яны новый жених. Не так давно познакомились, но, кажется, все серьезно. Она меня попросила в бар прийти и на него издалека посмотреть. Глаз-алмаз со стороны. Я сразу человека раскусываю. За десять минут. Если поговорим — и того быстрее.

Я рада за нее. Первый брак был мрак. С этим ее ужасным Толиком.

Как вспомню его, тощего, в серой майке, на кухне в их однухе! Бр-р-р… Я даже не знаю, любил ли он ее?

Точно помню, что в меркантильности подозревал и ее, и всех баб. «Глаза у всех у вас завидущие, только в кошель и смотрите. Подарки принес? Деньги есть? А тачка какая? Только хрен всем вам, а не мои деньги».

Прямо так и говорил, не всегда, когда напивался только. А трезвого я его и не помню, так что все-таки всегда.

Ему квартира в Перово досталась от бабушки. Однушка, но своя. Так что жених был что надо. Выбирать мог! Выбрал Яну.

Вот и подозревал ее, что позарилась на Москвича с жилплощадью.

Она и работала, и двух детей в этой однушке растила, и мудака Толика терпела. А он жлобяра был, что-то умопомрачительное.

Каким-то образом умудрялся даже с ее кровно заработанных учет каждой копейки вести. Замызганная она тогда была, смотреть противно. «Девочки, вы не понимаете, у нас общий счет. Мы — семья!»

Сперва с гордостью говорила: «У нас семья!» Потом затихла — уже столько лет так живут, как систему сломать? Даже заговорить об этом страшно.

«И Толик жалкий такой стал, не могу я его сейчас попрекнуть тем, что он мало получает. Не в деньгах дело… мальчишки у нас… авторитет отца…»

И прочая эта чепушня. В пользу бедных.

Десять лет терпела, потом все равно ушла. В никуда, разумеется. Квартира получена до брака, ни на какую жилплощадь претендовать не может. Детей собрала и…

Ну вы всё знаете.

И вот новый жених.

Высокий, лет сорок пять, с сединой, но ему идет. Видный мужчина, спортивный — ни жиринки лишней.

Сидят вдвоем за столиком, вино пьют, сыр едят, смеются. Он иногда на меня посматривает с интересом, улыбается чуть хитро, в глазах морщинки. Наверное, понял, что я его оценивать пришла. Я ему тоже улыбнулась, хотела было уже к ним подойти, поздороваться-разоблачиться. Но вижу — нет, не на меня смотрит. Обернулась. А за мной зеркальный столб.

И смотрит он на свое отражение. И улыбается себе, и морщинки-лучики в глазах — значит, нравится ему то, что видит.

Руку поставит под подбородок, внимательно слушает Янку, кивает, зырк в зеркало. Убрал руку. Нет, не выигрышный ракурс.

Волосы стряхнул со лба, вздохнул, зырк-зырк в зеркало, улыбнулся — вот так вот лучше.

Яна стул чуть сдвинула и загородила ему обзор. Через минуту — раз — голову поверх Янкиного плеча, шею чуть вытянул — отлично! Так даже лучше — шея внатяг, брыли подтягиваются.

Попили-поели, расплатились, домой засобирались. Я к столу их подошла и у официанта спрашиваю: «Много на чай оставил?» Тот аж рассмеялся. «Ни копейки сверху счета».

Вечером Янка будет звонить-пытать. А что мне ей сказать?

Семья

У меня есть человек. Он самый лучший. Просто видит жизнь не так, как я.

Однажды мы холодильник покупали, доставку оформили, деньги перевели. Холодильник привезли, а чек нет. Я говорю: — Завтра завезете?

— Конечно!

А он мне:

— Ты? Отпустила их без чека? ТЫ СОШЛА С УМА?

Я испугалась:

— Да привезут, обещали же… вроде б…

— Ты не знаешь, в каком мире ты живешь? С луны упала? А если у тебя холодильник сломается? Его без чека обратно не примут! Звони в магазин, требуй, ругайся, хотя… что ты теперь можешь сделать…

Я жутко расстроилась. Правда, звери кругом, сколько раз меня обманывали? И я стала звонить и нервничать, и придумывать что я им скажу, когда они мне скажут: «Бе-бе-бе, поздно. Ты — лох, а мы в домике».

Вечером привезли чек. Сволочи!

Или на Садовом в пробке. Газ-тормоз, газ-тормоз. Думаю, что голова на шее — тык-мык, тык-мык — сейчас отвалится. И вонь жуткая от машин, и в салоне жарко. И он вздыхает: «Жизнь невыносима, теперь-то ты хоть видишь? Дурочка моя».

И главное, я каждый день в центр езжу, вышла из метро — пешком пару остановок, пробка поменьше стала — в троллейбус села. Даже никогда не подозревала, что Москва — это ад. Нет, я знаю, что пробки, что люди толкаются… просто это все не беспокоит меня ТАК…

А рядом с ним всегда все становится на свои места — я в аду.

— Дружба?

— Иуда Искариот!

— Семья?

— Измена, ложь, предательство!

— Котики?

— Глисты! Вонь и клочки шерсти.

— Любовь?

— Триппер!

Вот так. Он меня, малахольную, терпит, старается, чтобы меня жизнь не слишком шпыняла, а я бантики блестящие завязываю и стараюсь, чтобы дерьмо вокруг него не так сильно пахло.

Стеклянная свадьба

Она еще ничего: волосы, подбородок довольно четкий. Но скоро про нее станут говорить «неплохо сохранилась», а потом «изумительная была женщина в молодости».

Излишне худая, может быть. Жилистая. Кожа натянута, шея в тонких проработанных мышцах. Только о спорте и говорит, как одержимая. Одежду спортивную скупает тоннами, чтобы обтягивала как можно четче накачанную орехом жопу. Уже ею может яблоки выжимать и фреш по утрам делать.

И все подруги такие. Иногда соберутся у нас по выходным и рожи друг другу перемалывают. «Ты видела, что с Маринкой стало после пластики… Господи, неужели она сама не видит, что это уродство? Бедная. Никогда на круговую не лягу, нужно уметь стареть с достоинством».

И каждая из них думает, что всем другим глаз на жопу натянули, а сама она идеально сделанным лицом молодость излучает.

На меня поглядывают зазывно, хихикают, кокетничают, подыгрывать приходится старым коровам.

Моей Каринке — двадцать два. Девочки, я знаю толк в юности и знаю, какова она на ощупь. Но даже это не так важно, как вы не понимаете: молодость имеет запах.

Об этом я им никогда не скажу. Пусть думают, что обманули время.

А раньше я ее любил, она смеялась часто и понимала меня. Такие волосы коричневые были, и так светились, а я их нюхал. И в глазах лучики от смеха.

Мы на байдарках плавали. А на привале спирт минералкой разведем, и весело. Сейчас весь бар завален вискарем, не меньше трехсот евро за бутылку, стакан болтаешь, нотки дуба чувствуешь, а счастья нет.

И дом большой, машина, собака дорогая. А ничего не радует.

Вот и Каринка потому. Мечтаю снова пережить, как было раньше. Зажму ее на письменном столе. Могу себе позволить иметь. Карина стонет, извивается, старается свой бонус отработать. Но это все не то.

Жене проще, она не мечтает о втором шансе, жадно пользуется нажитыми благами и думает только о том, чтобы выглядеть курее прочих куриц.

Я те эмоции вернуть хочу, а она? Прежний цвет волос?

Но волосы другого цвета, как их ни крась. И вместо лучиков в глазах теперь унылый ботокс, да и смеется реже.

Сегодня юбилей — пятнадцать лет мы вместе, восемь, как я не люблю ее, и три, как жалею.

Она не виновата, что стареет. Но ведь и я не виноват.