Его агент звонил каждый день и говорил: «Ничего. Мы это пересидим. Просто пересидим. Я не отвечаю на звонки, а если они захотят отменить твои выступления, то пускай делают это письменно. Мы просто это пересидим».

Фредерик был уверен, что агент от него откажется. И вообще отвернется от него, так что дружбе с Петером тоже придет конец.

Наконец Петер вошел с пальто и шляпой в руках, в небрежно переброшенном через плечо шарфе. Не тратя лишнего времени на приветствия, он заказал жаркое и взял из рук Фредерика газету.

Фредерик начал нервно озираться. Никто на него не глядел. Наверняка все смотрят в сторону, только пока он не отвернется. А стоит отвернуться, сразу начнут глазеть.

— Ты знал об этом? — поинтересовался Петер.

Фредерик энергично помотал головой: если б знал, то, разумеется, остановил бы ее.

— Как она до такого дошла?

На этот вопрос у него действительно не было ответа.

— Насколько Карла в самом деле больна?

— Господи! — возмутился Фредерик. — Неужели ты тоже подался в компанию газетных писак? Это что — интервью?

— Насчет твоей жены… — задумчиво продолжал Петер. — Что ты собираешься делать?

Фредерик не знал. Он пытался поговорить с ней, но она не подходила к телефону. Салли рассказывала ему, что она по-прежнему не желает заниматься Флисс, а только сидит все время, закрывшись у себя в библиотеке. Она почти ничего не ест, говорила Салли.

— Будете разводиться? — спросил Петер уже напрямик.

— Это был бы лучший выход, так ведь? — ответил Фредерик и закрыл лицо руками, не в силах думать и соображать.

Конечно, ему придется развестись. Оставаться с ней значило превратиться в отверженного, в социальный ноль. Только если он сейчас решительно подведет под этим черту, если займет твердую позицию, он сможет как-то спастись. Развод, потом год-два нигде не показываться, пока не уляжется буря и все не будет забыто. Денег у него достаточно, чтобы как-нибудь продержаться.

Но он боялся, что о нем будут писать в иллюстрированных журналах. Какое-то время они будут без устали строчить про него, и Карлу, и Флисс. Целыми полосами. А кто же может заранее сказать, чем они будут заполнять эти строчки. Да, ему действительно надо отмежеваться от Карлы.

— Это будет лучший выход, — повторил Фредерик, не смея поднять глаза на Петера.

— Сейчас тебе ни в коем случае нельзя разводиться. Ты должен оставаться с ней, — сказал Петер. — Ее надо отправить в клинику, но только не вздумай развестись. Тогда тебя назовут трусом.

Фредерик уже ничего не понимал. Все вокруг называют его жену сумасшедшей, а ему не простят, если он с ней разведется? Разве не лучше будет ясно обозначить свое отношение?

Он в первый раз взглянул в лицо своему приятелю и увидел, что тот серьезен как никогда.

— Ты должен оставаться с ней, что бы ни случилось. Если бы я только раньше знал, что у вас происходит, — сказал Петер. — Я бы мог помочь. Что-нибудь придумал бы. Напрасно ты решил справляться с этим один.

Фредерик только пожал плечами. Попытался объяснить, как неприятно ему все это было, каким безумием должна была казаться всем навязчивая идея Карлы о том, что ей подменили ребенка, — такие вещи не афишируют, о них не скажешь даже самому близкому другу.

— Если бы ты поговорил со мной! — повторил Петер и печально покачал головой. — Разве я не был тебе хорошим другом?

«Вот оно, — подумал Фредерик. — Сейчас он мне скажет, что между нами все кончено. Как же он ловко это придумал: поставить мне в упрек, что я ему не доверился. Нет чтобы сказать прямо: „Я стыжусь тебя, и твоей жены, и этого ужасного ребенка и больше не хочу иметь с вами ничего общего“».

— Нет, ты мой самый лучший друг, второго такого не найдешь, — сказал Фредерик. — Но я могу понять, если ты сейчас от меня отвернешься.

А что еще ему было сказать! Уж лучше покончить с этим поскорей.

— Отвернешься! — возмущенно воскликнул Петер.

И тут наконец люди вокруг перестали усиленно притворяться, поглядывая на них исподтишка. Все с любопытством так и уставились на обоих приятелей. Петер торжественно положил руку на плечо Фредерику и сказал:

— Я искренне восхищаюсь тобой, мой друг. И не я один. Все вокруг восхищаются тем, как ты переносишь удары судьбы. Видит Бог, тебе нелегко. Но ты никогда не жаловался. — Петер кивнул ему.

— Все вокруг? — запинаясь произнес Фредерик. Он ничего не понимал.

— Все вокруг, — повторил Петер. — Тебе хотят предложить должность в Моцартеуме. И, между нами, готовы хорошо раскошелиться.

Фредерик все еще ничего не понимал.

— Ты герой. Исключительный пианист по всем статьям, и к тому же еще и герой. Такая тяжелая судьба — твой ключ к успеху. Я все время чувствовал, что в твоей игре появилась такая глубина, какой в ней не было два года назад. Теперь я понял почему.

— Глубина, — повторил Фредерик, сам не зная, как это принимать.

Должно быть, это издевка, ирония. Петер насмехается над ним, иначе тут быть не может.

Он понял, что происходит, только когда с улицы влетел директор Моцартеума, чтобы громогласно его поприветствовать.

— Дорогой мой Арним, — воскликнул он и так широко раскрыл объятия, что чуть не выбил поднос из рук ненароком подвернувшегося официанта. — Мой дорогой Арним! Как я рад, что вас встретил. Давайте сегодня вечером вместе поужинаем.

А в следующую секунду поднялся со своего места господин, который все это время был занят едой или курил через два столика от Фредерика, и, оттеснив директора, представился редактором австрийского радиовещания: он, дескать, так и думал, что застанет Фредерика в Зальцбурге, хотел даже зайти к нему в гостиницу, чтобы договориться об интервью, сейчас для этого самое время. Как раз пора показать, какой человек Фредерик. Какое бремя он так героически несет. Как это подействовало на него, сообщая его игре новую глубину.

Фредерик понятия не имел, прибавилось в его игре глубины или нет. Ему, скорее, казалось, что последние концерты он отыграл по обязанности и был несобранным. Хорошо, что у него достаточно вещей в репертуаре и от него не потребовали ничего новенького. Но чтобы глубина? Скажут ли они то же самое о его Моцарте?

— Нам надо поговорить и о том, почему вы наконец взялись за Моцарта, — продолжал редактор. — Не потому ли, что Моцарт, как говорят, так близок восприятию маленьких детей?

Фредерик растерянно кивал, благодарил, договаривался о датах, со всех сторон получал похлопывания по плечу.

Когда они с Петером остались наконец вдвоем, Петер ему сказал:

— Что бы ни случилось, ни в коем случае не разводись.

Ну уж нет! Он и не подумает разводиться. Да и с какой бы стати? Ему, напротив, нужно прямо благодарить Карлу за то, что она в «Поворотном круге» прославилась как главная сумасшедшая текущего десятилетия.

7

Признаться, вот уже неделя, как он то и дело посматривает на свой мобильник, проверяя, не пропустил ли звонок Фионы. Он решил считать добрым знаком, что она не дает о себе знать. Даже если она не звонит, потому что обиделась на него за то, что он не захотел принимать ее фантазии всерьез, Бена это тоже устраивало. Но временами Бена охватывала тревога за нее.

Его шоферская служба протекала монотонно. Каждый день один и тот же рутинный распорядок. Подъем в половине седьмого, задолго до того, как встанут родители. К семи пятнадцати он успевал принять душ, позавтракать и облачиться в непременный черный костюм с белой рубашкой и неярким галстуком. Чандлер-Литтон придавал большое значение приличному внешнему виду, и потому Бен каждое утро начищал элегантные черные ботинки. Седрик выделил ему деньги на приобретение нового гардероба: пять костюмов, десять рубашек, десять галстуков, три пары обуви, три подходящих ремня, два макинтоша. Он оплатил даже заколки для галстука, запонки и носки. Новый бумажник. И так далее. Никогда в жизни у Бена еще не было такой дорогой одежды. И по правде сказать, он никогда в жизни не стал бы покупать этих вещей, даже будь у него на это деньги.

В четверть восьмого он ехал на стоянку лимузина «мерседес», в гараж, предоставленный в пользование руководящего состава «ИмВака». Там он осматривал основные узлы механизма, невзирая на то что в этом не было никакой необходимости, проверял, не ковырялся ли кто-то в машине, и еще до восьми отправлялся на ней в Дарем к дому Чандлер-Литтона. Там он ждал, а ровно в половине девятого тот бодро выскакивал из двери. Забросив на заднее сиденье портфель, Чандлер усаживался сам, а Бен снова залезал на водительское сиденье, чтобы везти его в фирму. Бена никогда не приглашали зайти в дом.

Около девяти они заезжали в гараж. Бен должен был каждый день выбирать новый маршрут. Чандлер-Литтон боялся покушений со стороны «сверхамбициозных защитников животных», как он сам называл этих людей. Иногда он употреблял слово «экотеррористы». На лимузине, как и в окнах его кабинета, стояли пуленепробиваемые стекла. В здание можно было попасть только после предъявления кодовой карточки в комбинации с отпечатками пальцев. Вход на этаж, на котором находился кабинет Чандлер-Литтона, был также по пропускам, доступ туда имели считаные единицы. На нем Бен тоже ни разу не побывал. Время ожидания он проводил у дежурного в швейцарской. Там всегда имелся свежезаваренный чай, а еду им в любом количестве доставляли из столовой. Все портье на самом деле были работниками службы безопасности и при помощи мониторов держали под наблюдением не только главный вход, но и все запасные, черные и подвальные двери. Бену удалось узнать, что где-то в здании была еще одна комната с мониторами. Там сидели три охранника из службы безопасности и, не отрывая глаз, следили как минимум за тремя десятками мониторов. По крайней мере, так утверждал Брэди, с которым Бен убивал время в первую неделю своей работы в фирме. Здание находилось под круглосуточной охраной. Многие отделы были оснащены такой системой безопасности, какие стоят в тюрьмах строгого режима, к подопытным биглям имели доступ лишь немногие избранные, а на каждого сотрудника заводилось толстое досье, куда заносились данные всесторонней тщательной проверки. Узнав об этом, Бен немедленно позвонил из Изингтона Седрику.

— Мне это известно, — сказал Седрик. — Я знаю охранную фирму, которая на него работает, и знаю, как они проводят свою тщательную проверку. Не беспокойтесь. Вас считают тем, кем вы представились.

Бен засмеялся:

— Зачем я вам тогда еще нужен?

Седрик ответил:

— Затем, что меня Чандлер-Литтон знает. И потому, что без вас мне пришлось бы выходить из дому.

Вот вам результат, если ваш наниматель страдает агорафобией! Он — мастер расследований, но из дома выходит только в случае крайней необходимости.

Вечером около половины седьмого Бен отвез Чандлер-Литтона домой. Затем вернул машину в гараж и уже на своей поехал к родителям, прогулялся по обычному маршруту на случай, если его проверяют более тщательно, чем остальных, и рано удалился в свою комнату. Там он перечитал все, что нашлось в сети, на тему исследований в области эмбриологии и оплодотворения in vitro, об «ИмВак» и опытах на животных.

Бена очень устраивала эта рутинная служба. При таком распорядке у него было достаточно времени, чтобы подробно ознакомиться с планами комплекса, в котором располагался «ИмВак», и наладить приятельские отношения с Брэди. Об охранной системе, установленной в здании фирмы (и в доме Чандлер-Литтона), он узнал больше, чем мог записать, не привлекая к себе внимания, но результат наблюдений был нулевой. В душе он надеялся, что так будет продолжаться еще долго. Вдобавок он был рад немного отдохнуть от Нины, вечно требовавшей ответа на вопрос, как он представляет себе свое и ее будущее. В денежном отношении он был хорошо обеспечен благодаря двойной зарплате: одну он получал на руки в виде шоферского жалованья от Чандлер-Литтона (причем оно было больше того, что он зарабатывал как редактор), вторую — от Седрика Дарни, который переводил ему деньги на отдельный счет. Они рассчитывали, что Бен пробудет на этой работе не меньше двух месяцев. За это время он отложит достаточно денег, чтобы месяцев девять прожить без постоянной работы. У него не было определенных планов, что он будет делать потом, и только Нина то и дело пыталась прижать его к стенке своими вопросами о дате будущей свадьбы. А он… он вел себя как трус.

С Ниной они были вместе уже три года. Почти четыре, если быть точным. Сначала ему казалось, что в этой женщине он нашел воплощение своей идеальной мечты. Потом он понял, что Нина воплощала в его глазах тот тип женщин, которых такие, как он, совершенно не интересуют. Нина была приятная, хорошенькая и очень образованная девушка из весьма обеспеченной семьи. Она защитила диссертацию по философии и преподавала в университете. Ему было лестно, что она обратила внимание на него, парня из рабочей среды, окончившего гораздо менее престижный университет и пытающегося пробиться в журналистике. Он наслаждался этим чувством и принял его за любовь. С тех пор как она завела речь о женитьбе и детях, он посмотрел на все другими глазами. Но никак не решался с ней расстаться. Он тянул резину из боязни, что потом будет об этом жалеть.

И тут вдруг Фиона! Такая непохожая на Нину. Нина — женщина, олицетворяющая спокойное, обеспеченное будущее, интеллектуальные разговоры. Этого он искал, к этому стремился. Выбрав ее, он сделал бы решительный шаг прочь от своего прошлого, от Изингтона, пресловутого Изингтона. Знаменитого тем, что в нем больше тучных людей, чем во всех других городах Англии. Знаменитого тем, что в нем безнадежно высок уровень безработицы, а также процент больных людей. Знаменитого тем, что это самый злополучный город в стране, и тем, что здесь снимался «Билли Элиот».

Бен, которому дома с ранних лет внушали, что он странный мальчик, потому что еще до школы научился читать и писать, которого считали не совсем нормальным, потому что в двенадцать лет он ездил на велосипеде в Питерли или Дарем не за сигаретами, а за книжками… Одним словом, Бен поклялся, что никогда не станет таким, как его братья. И не стал. Нина всегда была для него живым подтверждением этого факта. С каждым днем он все яснее чувствовал, что дальше так продолжаться не может. Между жизнью в Изингтоне и жизнью с Ниной было столько всего другого. Но таким уж он уродился трусом. Иногда он звонил ей вечером и рассказывал всякую полуправду о своей работе («Ассистент в руководстве фирмы») и о своем семействе («Я сейчас нужен дома родителям»), говорил, что пока, мол, придется подождать. В нынешний уик-энд ему ну никак невозможно приехать из Англии. Наверное, на той неделе. Наверно.

Не исключено, что он потянет с этим делом и больше двух месяцев. А что? Время не поджимает. Отец Седрика лорд Дарни исчез при загадочных обстоятельствах. Лорд был владельцем нескольких издательств и телевизионных станций. Человек с таким солидным имиджем, что даже второй брак с женщиной значительно моложе его почти не поколебал отношение к нему в обществе. Пока не всплыло, что за этим фасадом лорд Дарни занимался криминальной деятельностью, не останавливаясь даже перед убийством. Едва полиция напала на след, как он тут же исчез. Одновременно с ним скрылся еще один опасный преступник. И не потому, что они были добрыми приятелями, совсем напротив. Пресса долго пережевывала эти события, перебрав все возможные сценарии. Например: Дарни убит своим врагом. Или: Дарни убил его, а сам скрылся. Или: эти двое объединились и скрылись вместе. Или: они убили друг друга, и теперь их едят рыбы в Северном море. Все это произошло два года тому назад, следовательно, должно пройти еще пять лет, прежде чем Дарни будет официально объявлен умершим. И только после этого завещание вступит в силу.

Бен вовсе не собирался пять лет работать шофером. Но почему не потянуть подольше? Вот только под отчим кровом он долго не выдержит, это уже было ясно. Тут он снова почувствовал себя как в четырнадцать лет. А это был для него нехороший период. Придется еще немножко потерпеть на случай проверки, чтобы и впредь никто не мог к нему подкопаться.

Лежа на узком тощем матрасе, он просматривал на айфоне странички различных организаций по защите животных. Он слишком долго занимался их изучением, чтобы еще реагировать на фотоснимки животных. В мозгу сама включалась какая-то защита. В области эмбриональных исследований он тоже чувствовал себя почти специалистом. Но в деле расследования ни то ни другое не поможет ему сегодня продвинуться ни на шаг.

Бен занялся планом комплекса строений «ИмВака», который он незаметно переснял на свой айфон. Квадратный четырехэтажный главный корпус. Рядом гараж. По бокам четыре прямоугольных флигеля. Это — лабораторные корпуса, три из них обеспечены системой охраны наивысшего уровня. Эти здания имеют только по два наземных этажа и скрытые под ними подвальные помещения. Строительство подземной части громадного здания на песчаном грунте, причем так близко к прибрежной полосе, было дорогостоящим предприятием. Еще тогда, когда строительные работы только начались, Бен задавался вопросом, каким образом «ИмВаку» удалось получить на них разрешение. Ответом были деньги.

Бен вызвал на экране айфона спутниковую карту «ИмВака». Он жалел, что под рукой не было принтера, тогда бы ему легче было сравнивать ее с чертежными планами. Но ничего особенного не бросилось ему в глаза. Спутниковая карта совпадала с чертежами. Бен отложил айфон в сторону. Каждое помещение использовалось по назначению. Каждый сотрудник работал над теми задачами, для выполнения которых его взяли на должность. Каждый месяц производилась, порой с предуведомлением, порой без предупреждения, проверка представителями контролирующей организации, во время которой особое внимание уделялось требованиям, установленным для опытов над животными. Либо Чандлер-Литтон платит большие деньги за то, чтобы эти посещения неизменно проходили без осложнений, либо ему действительно нечего скрывать. Может быть, для начала за это как раз и стоит уцепиться — присмотреться повнимательней к представителям контролирующей организации.

Бен решил, что на сегодня, пожалуй, хватит. Впереди были ничем не занятые выходные, так что у него будет достаточно времени подумать о дальнейших действиях. Он перевернулся на бок, закрыл глаза и почти тотчас же погрузился в сон.

Пока не проснулся от звонка айфона.

— Мы можем встретиться? — спросил Седрик.

— Что? Сейчас? — пробормотал еще сонный Бен.

Он посмотрел на часы. Было половина третьего.

— Да.

Судя по голосу, Седрик предлагал это всерьез.

— Э-э… А это не может подождать до утра? Ну… Сегодня, только немного попозже?

Бен знал, что Седрик иногда превращает ночь в день. Но обыкновенно он все же старался найти время для сна, чтобы худо-бедно как-то продержаться в течение дня. Так почему же он сегодня решил не ложиться?

— Откладывать нельзя.

— Надеюсь, это действительно что-то важное, — буркнул Бен, поднимаясь и спуская ноги с кровати.

— Важное. Они нашли моего отца. — С этим Седрик положил трубку.