4

Максин рассматривала, а точнее — инспектировала салон машины. С тех пор, как она в нее села, никто из них не сказал ни слова. Может, оно и к лучшему. Молодой наркоман мог повести себя агрессивно.

Впрочем, что-то в нем даже внушало Максин некоторую нежность, как будто перед ней был выпавший из гнезда птенец, который попытался взлететь слишком рано. Может, он расстался со своей подругой или — поди знай в наши дни! — cо своим другом. Может, родители выгнали его из дома. А может, он хотел надуть наркоторговца, и его заказали. Или его ищет полиция. Может, он шпион, раскрывший крота, и теперь ему грозит смертельная опасность… Как все это будоражило воображение!

А может, он просто парень, который едет в Брюссель.

Оба молчали, при этом каждый знал, что дорога неблизкая. Максин снова принялась тщательно осматривать машину. Чистая, но неухоженная. Как и ее владелец. Во всем чувствовалась какая-то небрежность. Апатия. Усталость.

Она надеялась, что, по крайней мере, он сможет нормально управлять машиной. Максин осторожно глянула на парня. Вид у него был сосредоточенный. Он как будто в своем мире. Как будто даже не видит, что она сидит рядом. Может, притворяется?

По виску Алекса медленно скатилась капля пота. Наверное, у него ломка, и ему срочно нужна доза, вмазка, шпиганка. Ох, не надо ей больше смотреть передачи Бернара де Вильярдьера [Французский журналист, ведущий передачи, в которых говорит об остро проблемных сюжетах, в частности о наркоторговле.].

Она попыталась как-то разрядить обстановку.

— Знаете, я совершенно не имею ничего против наркоманов.

Алекс удивленно поднял брови, но продолжал, не отрываясь, смотреть на дорогу.

Это что, старушка предлагает ему наркотик, что ли? Только этого не хватало. Нафталиновая кокаинистка. У него и так полно проблем, не доставало еще неприятностей с полицией. Он решил не отвечать, но это не остановило бабку, которая добавила:

— А иной раз была не против косячка.

Ну, точно. Старушенция втюхивала ему наркотик.

— Тем лучше для вас. Но я этим не балуюсь.

И он решительно покачал головой из стороны в сторону в подтверждение своих слов.

Конечно, Максин допустила промашку. Этот парень был в гораздо более тяжелом состоянии, чем она предполагала. Он уже перешел на тяжелые колеса. Она покопалась в памяти, чтобы вспомнить названия самых сильных наркотиков, из тех, что принимала в Вудстоке [Имеется в виду знаменитый рок-фестиваль, прошедший в США в 1969 году.]. Но все, что относилось к тогдашнему периоду ее жизни, было странным образом покрыто туманом.

Вдруг у нее в памяти всплыла передача — спасибо Бернару! — о притонах Марселя и о процветавшей в них наркоторговле.

— Может быть, вы предпочитаете кокаин?

Алекс на секунду оторвался от дороги и в ужасе посмотрел на Максин.

— Ни в коем случае!

Сколько пижонства в этом нарике!

— Ну не опиум же? Это, знаете ли, дорого и немодно.

— А вы в этом неплохо разбираетесь, как я посмотрю.

— Ну, не так уж, — сказала она, скромно махнув ручкой. — Только пытаюсь быть в курсе.

— Отвечаю вам: нет, я не курю опиум.

— Тогда остается лишь экстази. Или, может, оксикодон?

Алекс остановился на светофоре. Впереди он увидел полицейского, покупавшего кофе в «Старбаксе». Не стоит ли позвать его на помощь, чтобы отвязаться от старушки-наркоманки? А что если она прячет пистолет под своим лавандовым жилетом или финский нож под плиссированной юбкой? Нет, полицейский ему ни за что не поверит: наркодилерша в жемчужном ожерелье и ходунках? Go fast [Наркоделец, передвигающийся на быстром автомобиле (англ.).] в Твинго? Он будет выглядеть полным идиотом.

— Послушайте, мадам…

— Можете звать меня Максин.

— Хорошо, послушайте меня, Максин…

— А я могу звать вас Алекс?

— Если вам так нравится…

— Может, я могла бы быть с вами на ты… быть вам сестрой.

— Э-э-э…

— Или мамой?

— …

— Ну, хорошо, бабушкой.

— Как вам угодно. Но только послушайте, Максин. Главное, что я хочу сказать. Чтобы все было ясно: я не наркоман.

Она с нежностью взглянула на него. Ну, разумеется, он не признавал себя наркоманом.

— Алекс, прежде всего надо признать, что у тебя проблема.

— О, проблем у меня вагон.

— Хорошо. О них нужно говорить. Чтобы попросить о помощи, нужно большое мужество.

— Что я и сделал.

— Отлично. Поздравляю. Ты едешь в Брюссель лечиться? Там хорошие центры дезинтоксикации?

— Но я не наркоман!!!

Максин с укоризной посмотрела на него, погрозив пальцем:

— О чем мы только что говорили, молодой человек? Не нужно отрицать, что у тебя есть проблемы. И кстати, ты не находишь, что вести машину в твоем состоянии опасно? Ах да, вы, наркоманы, не соображаете, что делаете, когда у вас ломка. Встань на обочину, я сяду за руль. Я, правда, не водила уже лет тридцать, но думаю, что это как велосипед — не разучишься. Идет? Педаль тормоза ведь посередине?

Она постаралась схватить руль.

— Прекратите немедленно, мы сейчас попадем в аварию!

— Вести машину, наглотавшись наркоты, не менее опасно, но если ты так настаиваешь…

На какое-то мгновение воцарилась тишина. Алекс глубоко вздохнул и громко выдохнул, чтобы успокоиться. Если он хотел, чтобы бабулька прекратила его доставать по поводу наркомании, нужно было сказать ей правду.

5

— Я не наркоман. У меня депрессия.

— Депрессия? Ну, тогда все ясно. Изможденный вид, землистый цвет лица, круги под глазами, кожа да кости…

Пока она его описывала, Алекс смотрел на себя в зеркало заднего вида. Он, конечно, выглядел не очень здорово, но землистый цвет лица…

— Волосы…

— И что? Что не так с моими волосами?

— Ну, как сказать… Заметно, что они не в лучшем виде. И потом эта прядь спереди… А ты знаешь, что даже Джастин Бибер больше не носит такую прическу?

Алекс снова посмотрел в зеркало. Что ему надо сделать с волосами? Не такая уж это и проблема… Но сейчас малейшее замечание выводило его из себя.

— У меня прекрасная прическа. И не старой даме с фиолетовой шевелюрой учить меня, что модно, а что нет!

— Не стоит так нервничать, мой мальчик! Я вовсе не хотела тебя обидеть.

Алекс напрасно пытался сконцентрироваться на дороге, он не мог перестать злиться и забыть свои слова. Он повел себя с бедной старушкой совершенно отвратительно.

— Мне очень жаль. Я не должен был так говорить с вами. Это… Это только потому, что сейчас меня все раздражает. С меня как будто кожу содрали, и любое замечание или критика — как соль на рану.

— Понимаю.

— А у вас бывали депрессии?

Алекс спохватился, что его вопрос звучал не слишком деликатно, если не сказать неуместно. Особенно учитывая, что он был задан с надеждой в голосе. Нормальные люди не ждут, что все вокруг страдают депрессией.

— Нет, но я смотрела репортажи про депрессию.

— Видеть что-то и испытывать самому — не одно и тоже. Я вот смотрел репортаж про Килиманджаро, но это же не значит, что я на него поднялся.

— Безусловно. Я лишь хочу втолковать тебе, господин Содранная кожа, что мне никогда не ставили официально диагноз «депрессия». Однако это совершенно не значит, что у меня никогда не было трудных моментов в жизни. Ты что, полагаешь, что можно дожить до моих лет, всегда как сыр в масле катаясь? Вот уж попал пальцем в небо методом тыка!

И дама поставила на этом жирную точку. Алекс же был вовсе не уверен, что она правильно употребила последнее выражение.

Максин чувствовала, что достигла своей цели. Ей не терпелось пойти дальше и разузнать побольше, но с этим парнем она шла как по минному полю и должна была проявить тактичность, что никогда не было ее сильной стороной.

— А ты не хотел бы случайно со мной поделиться, отчего тебе так плохо? Может, если расскажешь, тебе станет легче. Но я прекрасно пойму, если ты не захочешь ничего мне больше говорить. Я ведь всего лишь старая дама, случайно оказавшаяся у тебя в машине, чужой человек, едущий вместе с тобой…

Рассказать? Но зачем? Алекс уже один раз рассказал или, точнее, попытался рассказать об этом своему психотерапевту. Но тот только отрешенно смотрел на него, кивая головой каждый раз, когда спрашивал: «И что вы при этом испытывали?»

Но вдруг, в эту самую минуту, он почувствовал, что готов поговорить с этой женщиной. Возможно, потому, что она была старой и вряд ли будет судить его строго, а возможно потому, что они не были знакомы и никогда в жизни больше не увидятся. Он должен был начать говорить сию же секунду, иначе он этого не сделает никогда. И ни с кем. И тут вдруг его прорвало:

— Я знаю, от чего мне так плохо, но стыжусь. Причина глупая и банальная донельзя, но мне от этого только хуже. Куча народу такое уже пережили, и никакой трагедии из этого не делают. А я — такой вот идиот.

Максин боялась его перебить. Он продолжал:

— У меня депрессия, потому что девушка, в которую я влюблен, на меня даже не посмотрела. Вернее, нет, посмотрела, но не заметила меня. И с тех пор она как заноза у меня в сердце. Аврора, прекрасное имя, правда? А мне до того тяжело его выговаривать теперь. Оно ей так шло, она была нежной и солнечной, она вся светилась золотом, как лучи солнца на рассвете. И десятой доли ее сияния хватило бы, чтобы осветить всю мою жизнь. Но не тут-то было. И я погрузился во тьму.

Он перестал рассказывать и прикусил губу, не зная, стоит ли продолжать. Но все же снова заговорил: