— О чем? — спросил я.

На этот раз, уставившись своими черными глазами на меня, она растерянно сказала:

— Конечно же, об убийстве.

Я ответил, что об этом мне ровным счетом ничего не известно.

— Ну ладно вам, не бойтесь, я вовсе не из полиции, — усмехнулась она, — я только хотела задать вам несколько вопросов об Арзу-ханым. Я хочу узнать, что за человек она была и тому подобное. Вы же знаете, люди любят подробности.

Я сказал:

— Она была молодой. Люди считали ее красивой, она была здоровой, много смеялась, ее смех будил в мужчинах смутные сильные желания, но теперь она мертва. Это все.

Отступив на шаг, журналистка внимательно посмотрела на меня. Примерно минуту мы продолжали разглядывать друг друга, а затем она произнесла:

— Нет, какой же вы все-таки странный человек.

— Может быть, — сказал я. — У вас кончились вопросы?

— Это означает, что вы вежливо меня гоните?

— Я не знаю, что это означает. Я просто ответил вам.

Она замялась, не понимая, как ей поступить дальше. Лицо ее стало совсем растерянным. Наклонившись, она подняла большую сумку, лежавшую на земле возле ее ног. В этот момент я разглядел верхнюю часть девичьей груди, видневшуюся в широкий ворот блузки.

— Ну что, я тогда пойду, раз уж вы не приглашаете меня войти, — обиженно произнесла девушка.

— Я такого не говорил, — сказал я.

— Чего вы не говорили?

— Того, что я не приглашаю вас войти.

Тут лицо ее озарилось детской радостью.

— То есть я могу войти? — уточнила она.

Я сделал рукой подчеркнуто изящный жест, приглашая ее в гостиную.

Так в моем доме оказался пятый человек. Мы направились в гостиную, я впереди, она следом. Внезапно я заметил, что девчонка отстала, и повернулся. Она застыла на пороге и с изумлением смотрела на стеллажи.

— Ох, что же это? — простонала она.

— Дом, — заметил я.

— Что же это за дом?

— Ну, вот такой дом.

— Но это же не дом, это библиотека.

— Не бойтесь, я не заставлю вас стоять. Кресло и стул имеются, — сказал я. — А книжные колонны, которые стоят вдоль стен, на вас не упадут. Во всяком случае, пока я этого не захочу. Потому что колонны сложены с инженерным расчетом.

Я видел, что мне не удалось ее успокоить. Должно быть, она думала, не случится ли с ней чего-нибудь в логове этого чудака, дающего необычные ответы на обычные вопросы. На лице ее установилось именно такое выражение. То было не изумление, а взгляд, в котором светился вопрос — что ей следует делать? Может, уйти? Или остаться? Я сказал, что Арзу тоже поразилась обстановке, впервые попав ко мне.

Задумчивость тут же слетела с нее, а в глазах загорелось любопытство.

— Арзу что, сюда приходила? — спросила она.

— Да, — ответил я. — Она приходила ко мне днем и каждый раз оставалась чуть больше часа.

— И чем же вы занимались в этот час?

— Книжки читали. — Я почувствовал, что мой ответ слегка разочаровал ее. — Ой, нет, не верьте мне, — продолжил я, — здесь же не публичная библиотека.

Теперь она и вовсе не знала, что думать. Она пыталась ухватиться хоть за какую-то ниточку, но у нее ничего не выходило. Было ясно, что в голове у нее все перемешалось. Наблюдая за ее мимикой, я внезапно осознал, что любуюсь ее очень красивым лицом, лицом милой молодой девушки, на котором все отражается. Мне нравилось изучать ее растерянность, ее любопытство. Поначалу мне совершенно не хотелось, чтобы она сюда заходила, но сейчас…

— Хорошо. Раз уж Арзу-ханым приходила сюда не затем, чтобы читать книги, то тогда вы, наверное, гоняли чаи и болтали?

Стряхнув задумчивость, я ответил:

— Да. В этой деревне ей не с кем было разговаривать по душам, и поэтому она приходила сюда.

Должно быть, главным желанием девчонки было как можно скорее сделать карьеру в своей газете. Не будь в деле «клубнички», наш разговор, вероятно, не смог бы продолжаться. Было ясно, что мой рассказ вызывает у нее живейший интерес. Похоже, она начинала верить, что у нее нюх на сенсацию.

— Под тем, что вы лучше узнавали друг друга, вы подразумеваете…

Ей непременно захотелось, чтобы я сам завершил предложение и перешел к деталям, но я решил сбить ее с толку.

— Под тем, что мы лучше узнавали друг друга, — подыграл я ей, — я подразумеваю, что мы рассказывали друг другу разные истории.

Как я и рассчитывал, на лице ее вновь появилась растерянность, придавшая ей вид обиженной девочки.

— Иными словами… — Тут она замолчала. Кажется, она совсем не знала, что ей делать. Она вертела в руках блокнот и, скорее всего, собиралась уйти. В то же время ей хотелось разговорить меня. В конце концов, она подавила растерянность и спросила о главном:

— Убитая Арзу-ханым была вашей любовницей?

Теперь было ясно видно, как она взволнована тем, что, кажется, поймала настоящую сенсацию. Ей, единственной среди десятков журналистов, наводнивших Подиму, удалось найти любовника убитой женщины и разговорить его!

— Нет! — опустил я ее с небес на землю.

— Как это — нет?

— Мы не были любовниками с Арзу.

— Но вы же только что… — теперь она еще больше стала похожа на обиженную маленькую девочку. — Вы же только что сказали…

— Что я сказал?

Тут она взорвалась. Брови нахмурились, губы сердито поджались, она гневно посмотрела на меня и спросила:

— Мы что, с вами тут в игрушки играем, Ахмед-бей?

Как она была хороша! Эта девчонка, у которой каждую минуту менялось настроение и которая, очевидно, очень дорожила собственным достоинством, была очень интересным объектом для наблюдений. Самое странное, что с каждой минутой ее красота проступала ясней. Потому что выражения ее взгляда и лица постоянно менялись, как погода на Черном море.

— Нет! — громко сказал я. — Я не смеюсь над вами. Но вы задаете такие сбивчивые вопросы, на которые невозможно толком ответить. Садитесь, я угощу вас кофе. Давайте поговорим, спрашивайте, что хотите.

Теперь мне удалось пробить брешь в ее решимости. Гнев девчонки прошел. Она снова растерянно взглянула на меня и согласилась.

Затем я уговорил ее пройти в Комнату Ревности и присесть там на маленькое кресло и вскоре вернулся с двумя чашечками кофе. Она спросила, огорчает ли меня смерть Арзу. Я не ответил, потому что не знал, что сказать.

— Я поняла, — вздохнула она, — я так и предполагала.

Я не понял, что именно она поняла, но спрашивать не стал, да мне и не хотелось. Теперь она смотрела на меня так, как смотрят на неведомое создание — изучающе, немного пугливо, но по большей части с любопытством. Так смотрят на неизвестное насекомое.

Все в ней было очень красиво — и ее брови, и ее черные глаза, и черты ее лица, и ее плечи, и ее изящное упругое тело, но больше всего мое внимание привлекали ее губы. Я не могу сказать, что у меня особая страсть к губам, тем не менее мне кажется, что губы специально задумали в качестве инструмента, который помогает девушке выразить ее душевные терзания. Сейчас они ничего не выражали, но я был уверен, что выражение губ еще не раз поменяется за время нашего разговора.

Пока я ходил, девчонка извлекла из своей большой черной сумки цифровой диктофон. Ну такой, как сейчас делают — тонюсенький, металлического цвета.

— Я хочу задать вам несколько вопросов под запись. Конечно, если вы позволите, — сказала она.

— Конечно позволю. Но у меня есть одно условие.

— Какое условие?

— Я задам вам столько же вопросов, сколько вы мне.

— Но ведь это я беру у вас интервью.

— А разве, чтобы задать вопрос, нужно обязательно брать интервью?

— Нет, — сказала она. — Но задавать вопросы — это моя работа.

— Послушайте, перестаньте понапрасну спорить. Просто это — мое условие. Вы не обязаны давать ответы на те вопросы, которые вам не понравятся.

Я замолчал, она тоже замолчала. Мы смотрели друг на друга, стараясь, чтобы кто-то из нас первым отвел взгляд, как в игре в «гляделки». Правда, она не знала, что я способен играть в такую игру бесконечно. Я могу сидеть, как мумия, не мигая и не отводя взгляда, до последнего вздоха.

Через некоторое время она сдалась и, примирительно кивнув, нажала на кнопку диктофона. Прежде всего она спросила, кто я, почему живу в Подиме, чем занимаюсь, на что живу, откуда знал Арзу и ее мужа. Я обо всем рассказал, и был искренним.