Ну вот, в таких реалиях примерно мы и живём, причём каждый день. Это вам не кирпич на крышу обнаглевшего «Гелендвагена», это не по-детски, тут на Севере все люди серьёзные. Значит, нас всё равно казнят. Ну и ладно…
Спустя час-полтора после того, как все ушли (я даже задремать успел), дверной засов был… нет, не сдвинут, а, судя по хриплому лязгу, выдернут из двери с ботвой!
— Здравствуй, лапка.
— Привет, па. — В камеру шагнула чёрная тень, но я знал, кто это и зачем она появилась.
— Ты должна была сидеть дома и ждать.
— Чего? Пока тебя здесь четвертуют и сожгут? — Тонкие пальчики моей дочери на раз порвали железные кандалы, словно гнилую нитку.
— В первый раз, что ли?
— Ты… ты… нельзя было меня оставлять одну!
— Милая, — я обнял всхлипывающую дочь, — мне и в страшном сне такое бы не приснилось. Это твой любимый дядя Эдик влез обеими ногами в тюлений жир, кстати, не образно выражаясь, но раз пошла такая пьянка…
— Я его убью!
— Не надо! — В дверях моей камеры появился бледный Эд. — Я виноват, быть может, это не факт, но вдруг, короче, мы же родня?! Так примите меня таким как есть.
— Седрик! — возвысил голос я, только сейчас заметив массивную фигуру за спиной Хельги.
— Вы уверены, что это я, сир?
— Нет, это ёжик в тумане встретил мою дочь в замке, рассказал ей, куда мы направились, и по её приказу бросился следом! Сколько с вами бойцов?
— Неужели для захвата замка вам действительно мало меня, миледи Хельги, сэра Эда и ваших лошадей? — не поверил бывший участник трёх Крестовых походов.
Истинная правда, я до сих пор не представляю себе, когда он говорит серьёзно, а когда издевается. Примерно через полчаса мы были на свободе.
Все (!!!), подчёркиваю это слово, стражники, охранники, часовые валялись в полной отключке, не шевеля и усом, пока мы, пройдя коридорами, не выбрались к маленькой калитке у ворот. Наши бдительные лошади честно ждали в ночи, чёрный Центурион прикрывал белую андалузку.
— Па, извини, если я неделю вела себя как истеричная ботанка, — на ухо повинилась мне моя горячая дочь северной крови (уже оксюморон!). — Но сейчас я пойду с тобой до конца, и пусть они все горят в аду, дьявольские отродья!
Это её боевой клич ещё от мамы, с трёхлетнего возраста, когда она впервые надавала по соплям мальчикам в детском саду. Ну чтоб вы поняли, мы сменили четыре садика, и только в одном из них хоть как-то жаловались дети. В трёх других она на эмоциях и стрессе серьёзно покалечила парочку суровых воспитательниц коммунистической закалки, пытавшихся ни за что поставить её в угол. Один раз вызвали меня, два раза машину «скорой помощи».
— Это ведь всё из-за Метью. Я дура, па?
— Ты моя самая любимая дочка.
— Потому что других нет?
— Потому что тебя я люблю больше жизни, — честно признался я, обнимая её за плечи.
Хельга всхлипнула и уткнулась носом мне в грудь.
— Тебя так долго не было, ты даже записки не оставил. Я плюнула на всё и пошла в замок Кость. А там твой грозный Седрик пытался юлить, но быстро сдался, стоило мне заплакать. Все мужчины такие доверчивые?
— Нет, только я, Седрик и Эд, ещё Центурион, ну и остальные, — почесав в затылке, признался я. — Пойдём, милая.
— Домой? — радостно обернулся бывший бог, бросаясь к своей кобыле.
— Нет, — хищно ухмыльнулся я. — Мне тут пришлось ради кое-кого кое-что подписать, так вот я бы хотел вернуть этот документ обратно.
Конец ознакомительного фрагмента