«Электра», ничего удивительного, а вот на ее месте может появиться интересный арт, и пренебрегать им не следует, нужно хоть немного заработать и напомнить о себе Брюту, что-де не забыл я про долг, просто пока на мели. Лаки швырнул вторую гайку над выгоревшей поляной, хотя понимал, что разрядившейся аномалии бояться смешно, но ничего не мог поделать с поселившимся в разуме червяком сомнений. Убедился, что все в порядке, включил фонарь и принялся шарить в пепле, но аномалия была пустой.
Пообещав себе не отвлекаться на мелочи, Лаки ускорил шаг. Если медлить, ночь застанет в лесу, а тогда даже везение не поможет.
Укрытия — глубокие подвалы с бетонными стенами — делали военные, когда пытались познать Зону, чтоб было, где ночевать и прятаться от выбросов. Выбросы зарождались в сердце Зоны, а ближе к Периметру слабели — такие подвалы вполне справлялись со своей задачей.
Лаки переступил ржавую проволоку, направил фонарь на вросшую в пригорок бурую стальную дверь, вставил ключ в замочную скважину, но тот не провернулся. Приплыли, кто-то заперся изнутри на щеколду. Прежний Лаки ухмыльнулся бы и мысленно предложил Зоне поиграть, а теперешний паникер сполз спиной по сосновому стволу и принялся шарить по карманам — искать успокоительное.
А вдруг там охотники за оружием или какие-то отморозки… Тьфу, позорище! Ругая себя забористо и многоэтажно, Лаки постучал, припал ухом к металлу и крикнул:
— Бродяги, открывайте! Пустите переночевать!
Ему ответила тишина.
Сволочи, неужели бросят на улице? В сердцах он пнул дверь промокшей ногой, зашипел и пообещал себе, что если выживет, утром подкараулит этих крыс и…
— Кто?! — грянуло из убежища. Лаки отлетел на метр от двери, еще раз выругался.
— Мать вашу, чего подкрадываться?
За дверью хмыкнули:
— Ну, прости, бродяга. Если штаны не запачкал, то впущу. И когда представишься, а то мало ли.
Зачесались кулаки, но Лаки стерпел, назвал себя. Клацнула щеколда, приоткрылась дверь, и из подвала дохнуло сыростью. Лаки посветил фонариком в лицо незнакомому сталкеру, оккупировавшему убежище, тот вскинул руку, защищая глаза. Что, не нравится? На вот тебе еще!
— Убери фонарь, обидчивый ты наш, — проговорил незнакомец примирительно. — Я — Дым, нас внутри трое.
Лаки шагнул в освободившийся проход, сталкер захлопнул дверь, запер ее на щеколду.
— Ты извини, Дым, но я вроде вляпался в какую-то дрянь… Всех подозреваю теперь, жду беду. Надо мне подлечиться, поваляться овощем, пострадать.
— Не вопрос, — донеслось из-за спины.
Крутая лестница привела в прямоугольное помещение, похожее на многоместный гроб с нарами вдоль стен, только у входа их не было. На самой дальней нижней полке кто-то спал, укрывшись спальником с головой. Поближе к выходу патлатый блондин орудовал складным ножом над продуктами, наваленными на пакет, расстеленный на полу, — ноздри защекотал аромат копченого мяса и чеснока.
Парень вскинул голову, пятерней зачесал растрепанные волосы… Точнее, зачесала. Это была девушка — на вид ровесница, лет двадцати пяти. Скуластая, глаза темные, волосы светлые, как и у Лаки. Фонарь на гвоздике, вбитом в верхнюю полку, покачивался, и на ее лице то вытягивались, то укорачивались тени. Вздернутый нос, губки бантиком, глаза с прищуром, лукавые…
Лаки встретился с ней взглядом и потупился. Нет, не лукавые, это иллюзия — цепкие, как крючья. И у Дыма такие же. Дым присел рядом с девушкой, и теперь Лаки удалось разглядеть его получше — узкое лицо, правильные черты, брови с изломом, девкам такой типаж обычно нравится. И в выправке что-то такое… военное, что ли.
Девушка поколебалась немного, шагнула навстречу и протянула руку:
— Меня зовут Кузя.
— Ага, слышал. Я — Лаки.
Рука у нее была шершавая, пальцы сильные, как у мужчины.
— И мы слышали. Ну, я так точно, а ты, Дым?
Дым неторопливо обошел помещение, уселся на нары справа, оперся спиной о стену, спрятав голову в тень от верхней полки, к которой крепился фонарь.
— Это ты, что ли, фартовый парень? — спросил он.
— Подозреваю, что слухи о моей везучести малость преувеличены, — Лаки опустился на нижнюю полку, что слева от двери, с подозрением покосился на Дыма, перевел взгляд на третьего члена команды, укрытого с головой; отчего-то казалось, что добра от этой троицы ждать не следует, и он положил автомат на колени.
Кузя нырнула в затененный угол — вжикнула молния, зашелестел пакет. Лаки сгруппировался, боковым зрением наблюдая за неподвижным Дымом, казалось, что тот замер перед решающим прыжком, сейчас девчонка выхватит дробовик и…
Девушка прошествовала на свое место с буханкой хлеба в руках, нарезала его крупными ломтями и принялась за колбасу. Рот наполнился слюной, в животе будто проснулся ненасытный монстр, заворочался и зарычал так громко, что Кузя первым делом предложила бутерброд Лаки. Он кивнул, вгрызся в него, даже не вникая, с чем он. Сыр, копченое сальце с чесноком, хлеб черный бородинский — вкуснотища! Проглотив бутерброд, Лаки вытащил из кармана флягу с портвейном, сделал глоток и зажмурился от удовольствия.
— А жизнь-то налаживается, — прогудел Дым.
— Эх, ты, темнота! Не налаживается, а накладывается! — проговорила Кузя.
Они замолчали, и некоторое время доносились лишь звуки пережевываемой пищи. Когда желудочный монстр Лаки снова рыкнул, он уставился на Кузю, которая трапезничала, усевшись на каремат и скрестив ноги по-турецки.
— Кузя, меняю бутер на стакан портвейна! — сказал Лаки и навис над девушкой, побулькал флягой у нее над головой.
Она молча протянула кусок хлеба с салом, ломтиком помидора и веточкой петрушки.
— Держи, мы не жадные.
Спящий сталкер, о котором Лаки уже забыл, издал душераздирающий стон, ломающимся голосом подростка (они что, ребенка в Зону притащили?!) возмутился:
— Ну, дайте же вы поспать!
Он демонстративно заворочался и натянул спальник так, что спрятал даже волосы. Лаки указал на него пальцем и прошептал:
— Он на запах восстал.
— Ага, — буркнул Дым. — Себр, хорош дрыхнуть! Кушать подано.
— Да вы задолбали! — взвизгнул Себр и дернулся, как креветка в коконе. — Я спать хочу!
— Дым, фиг с ним, нам больше достанется, — Кузя подмигнула нависшему над ней Лаки и повертела пластиковым стаканчиком.
— Не вопрос, — дернул плечами Лаки и наполнил стакан портвейном почти на две трети. — Настоящий, белый крымский, семь лет выдержки.
— Эх, не повезло мне, не разбираюсь в винах, — вздохнула Кузя, отхлебнула небольшой глоток. — Дым, а ты?
— Пить пью, а чтобы разбираться — не очень, — Дым расстелил свой каремат, сел возле Кузи, похлопал рядом с собой. — Лаки, присаживайся, что ты как засватанный.
Кузя просканировала Лаки взглядом, свела брови у переносицы и выдала:
— Ты потерпи, это у всех так, — она повертела пальцами у лица, подбирая слово. — Мне казалось, что за мной следят, Дыму, вон, друг погибший мерещился, Себру…
— Как же вы задолбали! — возопил Себр, чиркнул молнией спальника и явил себя миру.
Это был сухопарый брюнетик с острой бородкой на треугольном личике, заплетенной в косичку, короткими усиками и неимоверной шевелюрой, состоящей из дредов и прядей, украшенных бисером. Наверное, когда-то у Себра были роскошные волосы… Сейчас же не покрытая растительностью часть его лица смотрелась как пестик черной астры. Себр поднялся — он едва доставал Лаки до шеи — протопал мимо, демонстративно его не замечая, сел на корточки за импровизированным столом, выхватил у Кузи стакан и осушил его залпом. Потом понюхал его, крякнул и, наконец, удостоил Лаки взглядом, тот укоризненно покачал головой:
— Эх ты, перевел благородный напиток.
— А как еще успокаивать нервную систему? — проворчал парень, нахохлился и воздел перст. — Знаете, почему маленькие собачки такие злые? Потому что концентрированные!
Лаки оставил реплику без внимания и обратился к Кузе:
— Ты говорила, что вас всех накрыло… Где это произошло?
— Возле Периметра, — ответил Дым. — Отошли на пару километров, и началось. Чем дальше вглубь, тем явней глюки.
Лаки тоже сел на корточки у «стола», поближе к еде, взял бутерброд с сыром.
— Я был дальше, меня больше зацепило.
Кузя тряхнула головой, забрала у Себра стаканчик и протянула его Лаки, пришлось снова делиться портвейном и допивать остаток, чтоб последнее не отобрали.
Девушка обхватила стакан с вином ладонями, повернулась к Себру спиной, к Дыму лицом, а к Лаки в профиль и сказала:
— Ничего странного. У нее, у Зоны, такое случается. Как бы… настрой меняется, что ли, и каждый раз по-разному.
— Да ладно! — вскинул брови Себр. — Ты ж не пила толком, а уже такое несешь!
— Женщина женщину всегда поймет, — проговорила Кузя.
Интересно, это она серьезно или шутит? Лаки раньше не встречал этих людей и не знал их привычек, но мысль, что у Зоны меняется настроение, его заинтересовала, он и сам нечто подобное замечал, но не мог сформулировать смутные догадки. Лаки придвинулся к Кузе, облизнул губы и постарался сказать так, чтобы его слова напоминали шутку:
— Хочешь сказать, что Зона — женщина, и сейчас у нее… кхм… те самые дни?