Алисия, видящая мышей

«Закрой глаза, и они исчезнут, — говорит ей отец. — Ты просто придумываешь. В любом случае у женщины есть только одно занятие — спать, чтобы очнуться засветло, с самой последней угасающей звездой, как раз в то время, когда можно заметить и разогнать паразитов, шуршащих за четырехногим умывальником и под распухшими половицами, которые так никто и не починил».

Алисия, у которой умерла мать, очень сожалеет о том, что в доме нет женщины старше, которая могла бы просыпаться рано утром и готовить обед. Алисия унаследовала материнскую скалку и ее сонливость. Она молода и умна и только что поступила в университет. Приходится ездить туда на двух поездах и автобусе, и она делает это, потому что не хочет провести всю жизнь на заводе или кухне. Она хорошая, мы дружим, она учится всю ночь и видит мышей. Тех самых, которые, со слов ее отца, не существуют. Она не боится ничего, кроме этих комочков шерсти с лапками. И отцов.

Дариус и облака

Неба никогда не бывает слишком много. Ты можешь уснуть и проснуться, опьяненный им, и оно может приободрить тебя, когда ты грустишь. Здесь, на Манго-стрит, слишком много грусти и слишком мало неба. Бабочек мало, как и цветов и всех других красивых вещей. И все же мы довольствуемся тем, что имеем, и стараемся этим насладиться.

Дариус, который не любит школу, иногда ведет себя как дурак и по большей части таков и есть на самом деле, сказал сегодня нечто умное, хотя обычно он почти не разговаривает. Дариус, который бегает за девочками, размахивая петардами или палочками, которыми тыкал в крыс, и считает себя крутым, указал на небо и сказал, что мир полон облаков, похожих на подушки.

— Видите вон то жирное облако? — произнес он. — Вот это? Там? Вот то, рядом с ним, похоже на попкорн. И вон то. Посмотрите! Это Бог, — добавил Дариус.

— Бог?.. — спросил кто-то из младших.

— Бог, — вот так просто ответил он.

И еще немного облаков

Говорят, у эскимосов существует тридцать различных названий для снега. Я знаю. Я читала об этом в книге.

— У меня есть кузина, — говорит Рейчел. — У нее три разных имени.

— Нет тридцати видов снега, — добавляет Люси. — Только два. Чистый и грязный, грязный и чистый. Только два.

— Снега миллион милльонов видов, — присоединяется Нэнни. — Нет одинаковых снежинок. Но как запомнить, какая из них какая?

— У нее три вторых имени и, дайте-ка подумать, два первых. Одно английское, а другое — испанское…

— У облаков есть как минимум десять разных названий, — сообщаю я.

— Названия облаков? — спрашивает Нэнни. — Имена, как у тебя и у меня?

— Вон там — кучевые облака!

Все смотрят вверх.

— Кучевые облака миленькие, — произносит Рейчел. Конечно, она должна была сказать что-то в этом роде.

— А там что? — Нэнни указывает пальцем куда-то.

— Тоже кучевые. Они сегодня все такие. Кучевые, кучевые, кучевые.

— Нет, — возражает она. — Вот то облако зовут Нэнси, или Поросячий Глаз. Чуть выше — кузины Джоуи, Марко, Нереида и Сью.

Облаков много, и все они разные. Сколько видов вы можете себе представить?

Посмотрите, вон те выглядят как пена для бритья…

Филлис, Тед, Альфредо и Джули…

Рейчел говорит, что существуют облака, похожие на стадо белых овечек. Такие — мои любимые.

Не забывайте о дождевых облаках, вот они — это что-то!

Хосе и Дагоберто, Алисия, Рауль, Эдна, Альма и Рики…

Есть облака, большие и белые, будто бы опухшие. Они похожи на твое лицо, когда ты просыпаешься утром, заснув в одежде.

Рейнальдо, Анджело, Альберт, Армандо, Марио…

Не мое лицо. Как твое жирное лицо.

Рита, Марджи, Эрни…

Чье жирное лицо?

Жирное лицо Эсперансы, кого ж еще. Как жирное уродливое лицо Эсперансы, когда она приходит в школу по утрам.

Анита, Стелла, Деннис и Лоло…

Кого ты назвала уродиной, уродина?

Ричи, Йоланда, Гектор, Стиви, Винсент…

Не тебя. Твою мать.

Мою мать? Лучше бы ты этого не говорила, Люси Гурреро. Лучше бы попридержала язык за зубами… иначе ты больше никогда не будешь моей подругой.

Я говорю, что твоя мать уродлива, как… ммм… как босые ноги в сентябре!

Вот и все!

Вам обеим лучше убраться из моего сада, пока я не позвала братьев.

А, они в шутку.

Я могу придумать тридцать слов по-эскимосски для тебя, Рейчел. Тридцать слов, которые скажут, кто ты такая.

Хотя нет, я могу придумать больше.

Эй, Нэнни. Достань-ка метлу. Слишком много грязи сегодня в саду.

Фрэнки, Лича, Мария, Пиви…

Нэнни, лучше скажи своей сестре, что она сумасшедшая, потому что мы с Люси больше сюда никогда не вернемся. Никогда.

Регги, Элизабет, Лиза, Луи…

Ты можешь делать что угодно, Нэнни, но если хочешь остаться моей сестрой, лучше никогда больше не говори с Люси или Рейчел.

Знаешь, кто ты такая, Эсперанса? Ты как разварившаяся овсянка. Как набитая шишка.

Как постельный клоп. Точно, это ты.

Розмари, Далия, Лили…

Варенье из тараканов.

Джин, Герань и Джо…

Холодная frijoles [Фасоль (исп.).].

Мими, Майкл, Моу…

Frijoles твоей мамы.

Кривые пальцы на ногах твоей мамы.

Это глупо.

Бебе, Бланка, Бэнни…

Кто глупый?

Рейчел, Люси, Эсперанса и Нэнни.

Семья с маленькими ногами

Жила-была семья. Все в ней были маленькими. Их руки были маленькими, их ладони были маленькими, и роста они были небольшого, и их ноги были очень маленькими.

Дедушка спал на диване в гостиной и храпел, стиснув зубы. Его ноги были жирными и рыхлыми, как толстое разваристое тамале [Тесто из кукурузной муки, обернутое кукурузными листьями, приготовленное на пару.], и он припудривал их тальком и впихивал в белые носки и коричневые кожаные туфли.

Ножки бабушки были маленькими, как розовые жемчужины, она обувала вельветовые туфельки на каблуках и ходила, пошатываясь, но все равно носила эту обувь, потому что именно в ней выглядела привлекательно.

У малыша было десять пальцев на ногах, бледных и прозрачных, как у саламандры, и он принимался их сосать, когда был голоден.

Ноги матери, полные, но аккуратные, похожие на вышитых белых голубей, которые скатились на пол, вниз, по деревянным лестницам, по клеточкам классиков — пять, шесть, семь! — и взмыли в небо.

— Хотите?

Она протянула бумажный пакетик, в котором мы обнаружили одну пару лимонно-желтых туфелек, одну пару красных и одну пару балетных, которые когда-то были белыми, но теперь стали пыльно-голубыми. Мы поблагодарили и дождались, пока она уйдет на-верх.

Уррра! Сегодня мы Золушки, потому что обувь нам по размеру, и мы смеемся, глядя на ноги Рейчел, напялившей серый женский носок на одну ногу и женские туфли на каблуках — на другую. Вам нравятся эти туфли? По правде говоря, очень страшно посмотреть на ногу, которая больше не твоя, и увидеть, что она длинная-предлинная.

Всем нужен честный обмен. Лимонно-желтые туфельки за красные, красные — за те, что когда-то были белыми, а теперь — пыльно-голубые, пыльно-голубые — за лимонно-желтые, а потом снять их и надеть снова, пока не устанешь.

Затем Люси кричит, чтобы мы сняли носки, и да, она права. У нас есть ноги. Тощие и испещренные глянцевыми шрамами, с которых мы старательно сдирали корку, но эти ноги — наши, на них приятно смотреть, и они длинные.

Рейчел быстрее всех учится напыщенно ходить на этих волшебных каблуках. Она учит нас, как сгибать и разгибать колени и бегать слаженно, как две скакалки, и как элегантно исчезать за углом и делать так, чтобы туфли исчезали вместе с тобой. Люси, Рейчел и я идем, пошатываясь. Скрываемся за поворотом, чтобы на нас не пялились мужчины. Потому что те смотрят на нас, как на рождественские подарки.

Мистер Бэнни из бакалейной лавки отрывается от сигареты и деловито спрашивает:

— Ваша мама знает, что вы достали такие туфли? Кто дал вам их?

— Никто.

— Это опасно, — говорит он. — Вы, девочки, слишком маленькие для того, чтобы носить такую обувь. Снимите их, пока я не позвонил в полицию.

Мы просто убегаем.

Когда мы выбегаем на широкую улицу, мальчик на самодельном велосипеде кричит нам вслед:

— Девчонки, давайте слетаем на небеса!

Вам нравятся эти туфли? Рейчел говорит, что да, и Люси тоже, и я — это лучшие туфли на свете. Мы больше никогда не наденем другие. Вам нравятся эти туфли?

Напротив прачечной шесть девочек с толстыми лицами делают вид, что не видят нас. Они кузины, поясняет Люси, всегда завидуют. Мы идем дальше.

Через дорогу на крыльце у таверны сидит бездомный.

— Вам нравятся эти туфли?

— Да, малышка, — отвечает он. — Твои лимонно-желтые туфельки такие красивые. Но подойди поближе. Я не могу их рассмотреть. Ближе. Пожалуйста. Ты очень красивая, — продолжает нищий. — Как тебя зовут, красавица?

— Рейчел, — вот так просто отвечает Рейчел.

Теперь вы знаете, что разговаривать с пьяницами опасно, а еще хуже — говорить им свое имя, но кто может винить Рейчел? Она молода и неопытна, и ей лестно слышать столько приятных слов в свой адрес, даже если это в бездомном говорит виски.

— Рейчел, ты такая славная, как то дорогущее желтое такси. Ты это знаешь?

Нам это не нравится.

— Нам пора, — говорит Люси.

— Если я дам тебе доллар, ты поцелуешь меня? Как насчет доллара? Я дам тебе доллар. — Он шарит по карманам в поисках мятой бумажки.

Конец ознакомительного фрагмента