Он приехал через пятнадцать минут, как и обещал, и не один. В холле приемника собралось человек пять родных и близких тех, кого привезли «по «Скорой», ожидавших вердикта докторов. Среди них была и Дина, решившая не устраиваться с комфортом в ординаторской, а взять в автомате второй стаканчик того же дрянного кофе и сесть на неудобном, жестком кресле в продуваемом от постоянно открываемых дверей холле.
С улицы вошли двое мужчин. Они остановились всего на пару мгновений, успев быстрым взглядом окинуть всех ожидающих, почему-то выбрали Дину и совершенно определенно двинулись к ней.
Шедший чуть впереди мужчина был высокий, широкий, даже, можно сказать, мощный какой-то, лет за сорок, с коротким ежиком чуть поседевших волос на голове, с таким интересным волевым лицом, смягченным легкой дружеской улыбкой, с которой он смотрел на девушку. При всей монументальности его фигуры двигался он с поразительной, необыкновенной грацией хищника, абсолютно расслабленного, но готового к атаке в любой момент. Второй мужчина, шедший чуть сзади и сбоку, практически плечо к плечу за первым, был несколько иного типажа: немного пониже первого и менее массивен, такой жилистый весь, сухопарый. Двигался он с не меньшей грацией, чем первый, но более пружинисто, что ли.
То, что оба эти мужика были очень-очень непростыми дядечками, при всей их улыбчивости, предназначавшейся исключительно ей, было совершенно понятно с первого же взгляда.
— Вы Дина? — подойдя к ней, спросил первый мягким, очень приветливым голосом.
— Да, — кивнула она и поднялась с неудобного дерматинового скрипящего кресла, оказавшись больше чем на голову ниже его.
— Здравствуйте, — все улыбался ей мужчина и представился: — Меня зовут Антон Александрович.
— А Ринк, это кто? — осторожно спросила Дина, не спеша улыбаться в ответ.
— Ринк — это я, — произнес он все тем же мягким, улыбчивым тоном. — Фамилия моя Ринков, иногда ко мне так обращаются, — пояснил он и, поведя рукой вправо, представил своего товарища: — А это Сергей Викторович Кнуров.
— А вы, наверное, Кнур? — позволила себе усмехнуться Дина.
— Нет, — неожиданно искренне заулыбался тот в ответ. — У меня несколько иное прозвище, не столь экзотичное.
И Дина присмотрелась повнимательней: у этого Сергея Викторовича были поразительные, необыкновенные длинные, темные и густые ресницы — предмет мечтаний любой женщины.
И отчего-то именно от этой удивительной детали внешности незнакомца она вдруг моментально перестала напрягаться, нервничать, опасаться и ожидать чего-то плохого.
— Вы знаете, что производите впечатление очень опасных людей? — спросила она у первого — того, который назвался Ринком.
— Мы не нарочно, — улыбнулся он ей.
— Хочется спросить: «Ребята, вы на чьей стороне? За белых или за красных?» За Мао или за Сяо, как в том старом анекдоте.
Анекдот был бородатый и с «душком», как говорится, на гране фола, из обширного арсенала доктора Кольцова, и по реакции мужчин Дина вдруг, мгновенно смутившись, поняла, что он явно знаком этим двоим.
— Мы за добро, девочка, — уверил ее со смешком Сергей Викторович.
— Вы волнуетесь, что информация, которую вам передал Кнут, может быть использована во вред? — прямолинейно спросил Ринков.
— Ну есть такой момент, — наивно призналась Дина. — Какие-то цифры, фамилии, мало ли. А у нас Дубровки всякие случаются.
— Вам придется нам поверить на слово, Дина, — перестав улыбаться и излучать приветливую открытость, каким-то совсем уставшим тоном произнес Антон Александрович. — То, что просил передать Игорь, очень важно, как раз чтобы предотвратить возможность какой-нибудь еще Дубровки.
— Сказать можно все, что угодно, и убедить человека в чем угодно, — заметила Дина и объяснила ему: — Я не знаю почему, наверное, потому, что полтора часа назад практически держала в руке сердце вашего Кнута и видела его поразительное мужество, его волю, может, поэтому, а может, из-за того, что я просто глупая девочка, но я передам вам то, что он просил.
И она пересказала все, что так старательно запоминала, под руководством практически умирающего человека.
Мужчины обменялись очень быстрыми, буквально секундными понимающими взглядами, и Ринков, коротко извинившись, отошел в сторону, на ходу доставая телефон из кармана пиджака.
— Что вы пьете? — спросил ее Кнуров, оставшийся возле Дины, кивнув на пустой картонный стаканчик в ее руке.
— Ужасный, дрянной кофе из автомата, — призналась она и отчего-то немного пожаловалась: — Но он все-таки бодрит, при всей его гадости, а я сейчас в таком состоянии, что без него меня давно срубило бы. — И вздохнула устало: — Смена была тяжелой.
— Как он? — спросил Сергей Викторович, словно отпуская себя на какое-то краткое мгновение.
И только сейчас Дина поняла, насколько он весь напряжен, собран и натянут, как струна, что его духовные силы и переживания направлены на мысли о раненом, увидела, как по-настоящему важен для него тот человек и что это его личное горе и трагедия. И все эти улыбки, шутки и легкость тона, казавшиеся ей очень естественными, на самом деле лишь великолепное умение владеть своими эмоциями.
— Идет операция. Мы его сюда специально везли, сегодня смена одного из самых классных хирургов, повезло вашему Кнуту, или как его там, — Игорю. Если кто и сможет его спасти, так только он. Коллеги в своей среде его Шаманом называют за то, что он совершенно безнадежных вытаскивает, — попыталась она, как могла, подбодрить мужчину. — И раз все еще идет операция, значит, он точно до сих пор жив. Надо ждать.
— Да, — кивнул он с улыбкой, соглашаясь, и спросил: — А вы, Дина, тоже решили ждать?
— Мне бы поспать, — вздохнула она тяжко, сдаваясь перед обстоятельствами. — И желательно часов двенадцать, и хотелось бы так, чтобы никто не будил и не трогал. Но этого вашего героя раненого теперь, наверное, можно считать моим крестником в какой-то степени. Моим и доктора Кольцова. Хотя, скорее, наоборот: сначала его — потом моим. Поэтому я буду ждать. И «Чайковский», как мы называем нашего доктора, потому что Петр Ильич тоже не спит, ждет моего звонка. Так что пойду, возьму себе еще кофе.
— Я принесу, — остановил ее Кнуров.
Подошел сначала к Антону Александровичу, продолжавшему говорить по телефону, что-то коротко сказал тому и двинулся совсем в другую сторону от автомата. Минут через пятнадцать, когда Дина начала клевать носом, вздрагивая всякий раз, когда чуть не валилась из кресла, Кнуров вернулся.
— Вот. — Словно из ниоткуда перед ней появился большой картонный стаканчик кофе с логотипом известной дорогой кофейни, даже из-под крышки которого шел бесподобный аромат.
— О господи, это чудо, что ли? — даже как-то немного проснулась Дина, принимая стакан, предусмотрительно обмотанный дополнительным слоем бумаги.
— Вам надо подкрепиться, как я понял, — ответил Кнуров и протянул ей еще и большой, какой-то прямо раскрасавец-сандвич, завернутый в бумагу той же кофейни.
Ах, какой же это был сандвич! Ум-м-м! Динка слупила его в рекордное время, минуты за полторы, прикрыв глаза от удовольствия и запивая волшебным кофе. Он ее прямо спас, этот непонятный мужик с черными длинными ресницами.
А как только она доела и выбросила в корзину мусор, к ним вышел Константин Павлович. Уставший, взмокший, замученный сверх всякой меры, с посеревшим от запредельной усталости лицом, он взглядом нашел Дину и махнул ей. К отцу она подлетела одновременно с Ринковым и Кнуровым.
— Это друзья и родственники раненого, — торопливо представила мужчин Дина.
— Жив, — коротко оповестил Нагорный, посмотрев по очереди на мужиков. — Состояние критическое, но жив пока. Все покажет эта ночь, первые часы после операции.
— Жив! — Дина повернулась к мужчинам, радостно улыбаясь, и внезапно для самой себя почему-то кинулась и обняла Кнурова, разделяя свою радость с этим чужим ей человеком. — Жив!
Вот так они и познакомились. Раненый Игорь по фамилии Веснин выжил и, благодаря своему здоровому, молодому, натренированному организму, довольно быстро восстанавливался. Ринков с Кнуровым всучили Константину Павловичу увесистый пакет. Тот принял, а как не принять? Дома шестеро по лавкам и все есть хотят, а зарплаты… нет, почитай, у него зарплаты. Как и Дина приняла, и вся их бригада «Скорой», даже Василичу перепало за великолепную скоростную езду.
А когда мужчины забирали еще лежачего Веснина, объяснив Нагорному, что там, куда они его везут, медицинский уход за парнем будет гораздо выше и качественней, чем даже в знаменитом Склифе, Антон Александрович протянул Константину Павловичу и Дине по визитной карточке и очень весомо произнес:
— Если возникнет необходимость, звоните в любое время. Поможем.
Кто поможет, при какой такой необходимости, Дина с отцом спрашивать не стали. Понятно же и так.
Промолчали, кивнули благодарно, в полной уверенности, что больше никогда не увидятся и никакой такой необходимости у них — тьфу, тьфу, тьфу — не возникнет. А с чего бы?
Кто бы тогда сказал Дине, что через год помощь этих мужчин ей ой как понадобится.
— Не могу об этом, — глядя в глаза Гарандину, призналась она. — Мне сейчас лучше обойтись без эмоций. А это… Столько лет прошло, а я до сих пор… И казалось бы, такого уже понавидалась, с таким кошмаром бытовым и трагедиями сталкивалась, а как вспомню тот день…
— Ну ладно, ладно, — придвинулся Влад к ней и погладил по голове, успокаивая и подбадривая, — потом расскажешь. Вот отвезу тебя в усадьбу, сядем там вечерком на террасе, будем чаи гонять и смотреть на закат. Там и расскажешь.
Дина глубоко вдохнула, останавливая неожиданно яркие и четкие воспоминания, загоняя внутрь предательские слезы, и посмотрела на мужчину внимательным, изучающим взглядом.
— В усадьбу? — уточнила она.
— А почему нет? — спросил он. — Батюшка твой говорит, что тебе в лучшем случае при условии строгого соблюдения режима нужно восстанавливаться после сотрясения еще месяца два. Компьютером и телевизором можно пользоваться не больше двух-трех часов в день, руку на перевязи держать после выписки еще две недели. И что, будешь дома сидеть?
— Предлагаешь сидеть у тебя в гостях?
— У нас там красота, — с чувством произнес Влад. — Усадьба стоит на пригорке, и оттуда ви-и-ид открывается — закачаешься: на километры вокруг. Такой простор, такое спокойствие и тишина. А прямо за усадьбой лес стеной, из него часто зайцы выскакивают и лисы. Птицы по утрам поют многоголосьем. А на большом лугу дикие куропатки водятся. И ферма видна, и левады. Это тебе не у телевизора сидеть.
Конец ознакомительного фрагмента
